"В годы советской власти я была атеисткой. Работала сперва в комсомольской организации, а затем меня перевели в партком. Однажды ко мне поступила жалоба, а точнее сказать, анонимка. Такое бывало часто, когда кто-то считал, что он прав, и искал правды, или тогда, когда кто-то хотел кому-то насолить и сводил таким образом счеты со своим врагом.
В анонимке было сказано, что работница нашей фабрики Зоя Г. является дочерью боговерующей колдуньи, которая лечит людей травами и молитвами, что в принципе против закона нашей партии. Поскольку в анонимке было слово „партия", я обязана была разобраться в этом вопросе, и я поехала по указанному в письме адресу.
Приехав на нужное мне место, я увидела небольшой деревянный дом, возле которого стояли люди, ожидая своей очереди. Не спрашивая, кто следующий, я вошла в этот дом. В комнате на стуле сидел ребенок, а перед ним стояла старая женщина и держала свечу в руке. Чуть в стороне сидела мать ребенка, ожидая, когда старуха дочитает молитву. Я тоже стояла молча и ждала, когда эта знахарка закончит начатое дело.
Когда мать с ребенком ушли, я обратилась к этой женщине с вопросом: какое она имеет право нарушать советские законы и одурманивать молитвами трудовой народ? Говорила я громко и грозным голосом, так как была уверена в своей правоте. В газетах того времени про веру в Бога было много карикатур и разоблачающих статей. Всякие знахари, шептуны в то время могли поплатиться по закону. Я сказала этой старухе, что все, что она совершает, карается суровым наказанием, и обещала ей всякие неприятности. Сказала, что этим же вечером к ней заявится милиция, и ее будут судить. А дочь ее Зою уволят с работы, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Надо сказать, слушала она меня без испуга. А когда я закончила говорить, она тихо, но твердо произнесла: „За слезы людей, читающих Богу молитвы, их истязатели прольют не слезы, а кровь. Бог любит нас и нам помогает. А мы, простые знахари, всегда помогаем Его именем другим. Ты в Бога не веришь, а значит, Его не любишь, а я за Бога пострадать не боюсь. Но жалко мне, что ты не понимаешь того, что молитвы могут, и я обещаю тебя прозреть!"
После этих слов она достала из-под скатерти лист бумаги и написала на нем несколько строк. Затем она подала его мне и сказала: „Через пару дней в твоем доме будет беда. И когда ты поймешь, что никто тебе не поможет — ни партия твоя, ни врачи и ни твой характер, — возьми и прочти мою молитву с этого листа, и ты поймешь, что знахарская молитва намного сильнее и партии, и врачей, и тебя".
Через два дня после этого я возвращалась с собрания и случайно оступилась. Я упала наотмашь, со всей силы на каменную плиту, повредив себе ребра и голову. Меня нашли под утро всю в крови и без сознания. Очнулась я на кровати в больничной палате. Еще не открыв глаза, я услышала разговор партийного начальника госпиталя и врача. Они досадовали, что именно к ним меня привезли и что мое положение из рук вон плохо. Мужской голос утверждал, что у меня сломаны ребра и травма головы, не совместимая с жизнью. Потом они ушли, считая, что я без сознания, а я не могла от боли даже слово сказать. Боль была настолько ужасная, что было невыносимо даже двигать языком. В мое тело и голову будто тыкали раскаленным металлом. Я почему-то сразу поняла, что скоро умру.
Когда я снова пришла в себя, была глубокая ночь. Все та же нестерпимая боль пульсировала в голове и теле. С трудом повернув голову, я увидела силуэт стакана на прикроватной больничной тумбочке и ощутила сильную жажду. Медленно, с большим усилием я приподняла руку и стала тянуть ее в сторону тумбочки. Но рука не слушалась и мелко тряслась.
Пальцы мои коснулись холодного стекла стакана и опрокинули его. Стакан покатился и упал. В тишине ночи это прозвучало оглушительно громко. В комнату заглянула ночная сиделка и, услышав мой стон, включила в палате свет. Подойдя ко мне, она низко наклонилась и произнесла: „Бедная! Наверно, уже отходит, а врача нынче нет. Да и что толку! Сказали, что ты, голубушка, скоро умрешь". Услышав эти слова, я залилась слезами. Они текли из моих глаз молча и обреченно.
Осознавая, что сказанное ночной нянькой правда, я страстно захотела жить. Почти неслышно, хриплым, не своим голосом я проговорила: „В моей сумке лист бумаги, дайте. Дайте мне его!" Санитарка, или кто она была, я не знаю, проворно взяла мою сумку, которая стояла на тумбочке и которую, видимо, доставили в больницу вместе со мной. Порывшись, она достала из сумки лист с написанной на нем молитвой и, заглянув в нее, сунула мне ее в руки, отводя при этом взгляд. Будто тяжелую, неподъемную гирю, я поднесла листок к глазам и стала читать. При словах, где звучало имя Божие, стоящую рядом с моей койкой санитарку сдуло, как ветром. Видимо, она ушла из палаты, чтобы не участвовать в крамольном деле. Первый раз чтение этой молитвы мне далось с огромным трудом, но я ее читала снова и снова. Сколько раз я ее прочла, до сих пор не знаю, сорок или сто раз, но от усилий или от напряженного чтения этой молитвы я постепенно покрывалась потом, который лился со лба мне прямо в глаза. Не помню, как я уснула. Я будто провалилась в сугроб.
Когда я наконец проснулась, в палате было светло. Мне показалось странным, что у меня ничего не болит. Я будто снова родилась. Или уже умерла, ведь у умерших боли не бывает, а боли я не чувствовала совсем. Полежав немного не шевелясь, я осмелилась и подняла руку. Боли не было, и было все так же легко. И я взяла и села. Уже тогда, когда я приподнималась и садилась на кровати, я поняла, что больше у меня ничего не болит. Осторожно и неуверенно я ощупывала руками свое тело, голову и лицо. Боли не было, как будто ее никогда не бывало.
Встав с постели, я вышла в коридор. Дойдя до ординаторской, я приоткрыла дверь. Там проходила утренняя пятиминутка. Увидев меня на пороге комнаты, врачи окаменели от удивления. Я абсолютно живая и здоровая, а мне был вынесен смертный приговор. Потом все засуетились, забегали. Меня ощупывали, слушали и удивлялись. И говорили при мне, не стесняясь, что нужно признать, что случилось чудо и что с такими травмами не живут. Самое для них было интересное и непонятное то, что они не видели больше ни перебитых ребер, ни ран на голове, не осталось даже шишек. И только я понимала, что мне помогла молитва той знахарки, которую я стращала тюрьмой".
*****************************************
Дорогие мои, я хочу вам рассказать о тайной молитве заговоре, которое среди мастеров и знахарей именуется "Проусмотрение Богородицы". Это один из редчайших и сильнейших Снов Богородицы, который творит чудеса спасения и быстрой помощи.
Чудеса, а иначе и назвать нельзя, которые творит эта молитва поистине велики.
Эту молитовку знахари и ведающие применяют, когда уже испробованы все другие методы и ничего не помогает.
При помощи этой молитвы можно испросить исцеление от смертного недуга, помощь в неразрешимой проблеме, избавлении от неминуемой беды, выпросить свободу для заключенного, умилостивить судей в строгом суде, снять смертные порчи и проклятия, а так же испросить помощь в любом трудном деле и несчастье.
Молитва эта тайная и передается только от старшего мастера тому, кому он ее передает с благословением.
Вы наверняка уже знаете, что мастера владеют особыми тайными и редкими молитвами и заговорами, так вот, эта молитва заговор относится к таким редким чудотворным и тайным молитвам заговорам.
Эта чудотворная тайная молитва "Проусмотрение Богородицы" должна быть у каждого мастера и знахаря, ведуна и посвященного, кто помогает людям, потому что бывают случаи, когда нужна именно такая чудотворная помощь, потому что иные методы уже не помогают. Слова этой святой чудотворной тайной молитвы горят духовным огнем и по ней даруется помощь и спасение в больших бедах и горестях.
Все желающие получить тайную молитву "Проусмотрение Богородицы", пишите мне на почту:
coldun.nikifor@yandex.ru
