В доме меж тем стоит Заряна, братика к себе прижимает, пошевелиться боится. Хоть и помогла незнакомка, а всё ж страшно. Рядом с ней холодом веет, да мысли путаются.
- Не бойся меня, - обратилась она к ребёнку. - Пугать вас да жить в доме не стану, - сказала девушка, скосивши глаза на красный угол. - Но коль беда нависнет, появлюсь. Не знаешь, кто я?
Девочка отрицательно покачала головой. "Какая странная, - думала Зорька, - неприветливая. Холодная и внутри, и снаружи".
- Морана, - громко ответила дева, прервав поток мыслей ребёнка.
Зарянка вскрикнула и зажала рот рукой.
Конечно же, она знала про Морану. Рассказывая сказки перед сном, мама часто упоминала её - повелительницу зимы и смерти. Могущественную и безжалостную богиню, наводящую морок на всё живое, утягивающую в Навь. Серп в руках носящую, да нити жизни им обрезающую. Заколотило Зарянку со страху. Морана свысока наблюдала за ней, и в её чёрных глазах не было никаких эмоций.
В этот момент маленький Захарка заплакал от того, что ему никак не поддавались валеночки, которые он пытался стащить с ног. Сестрёнка бросилась к брату, а когда повернулась, кроме них в доме никого уж не было.
С тех пор тихонько жизнь пошла. Заряна полностью на себя взяла хозяйство. Заботилась о брате. Чудным образом, как только подходил к концу провиант, в их небольшом амбаре появлялась котомка с зерном. И теперь уже сама девочка, укладывая спать брата, рассказывала ему сказки на ночь. О могущественной богине. Только теперь в её выдуманных историях чёрная дева Морана обрела совсем другие черты...
Проходило время зимы, в деревни и сёла с фронта чаще стали мужики возвращаться. Разбойники поутихли. Не так страшно стало ходить на базар. И приловчилась Зорька в лес бегать - где первые проталины на солнце появлялись, там дивные подснежники из земли проглядывали. Очень уж эти цветы любили богатые барышни. Которым самим недосуг было бегать по лесам да в талый снег проваливаться, а свежего весеннего запаха в доме ой как хотелось! Вот она и шмыгала по полянкам лесным. И страшно никогда не было. Хоть с тех пор Морана больше не появлялась, да только знала девочка, что присматривает она за ней и в обиду не даст. Сколько раз боковым зрением видела она мелькнувший подол чёрного платья, тающий средь деревьев векового леса.
Деньги хоть и не большие выручала с подснежников, да им с Захаркой хватало. И даже умудрилась сэкономить да пару курушек-несушек прикупить. И теперь у них с братиком яичко к завтраку завсегда было. Дивились соседки: одни дети живут, а никому обузой не стали, по дворам попрошайничать не ходили, на жалость никому не давили. А иной раз какая баба и сама детям несколько пирожков принесёт, да молочка крынку. Так и жили...
А однажды, отправляясь в лес за цветами, забрела Зарянка поглубже. И как поняла, что далеко зашла, остановилась и оглядывается. Лес вокруг незнакомый, сквозь лапы еловые избушка видна. Пошла к ней. Плохонькая совсем домишка, крыша, мхом крытая, дырами пошла. Одно окно разбито да досками заколочено. Интересно девчушке, - подошла совсем близко, на крыльцо покосившееся забралась. Толкнула дверь - темнота в избе. Вошла внутрь. Было видно, что живут здесь люди, да только неопрятно всё, сыро, холодно. Остатки чёрствого хлеба на столе. И решила Зарянка убираться из избы подобру-поздорову - а ну как хозяева вернутся, решат, что воровка пробралась.
Повернулась она к двери, да так и остолбенела. На крючках у входа одежды полно висит, а в самом краю тулупчик знакомый, да из рукава платок головной свесился. Признала девочка и тулуп, в котором мать на базар в то утро ушла, и платок её. Зажала рот руками, чтоб не заплакать. Да услышала, что к избе с улицы голоса мужские приближаются. Ничего лучше не придумала, как нырнуть под кровать.
Дверь открылась, и в дом вошли двое. Молча стали раздеваться, один сел за стол, второй лёг на кровать и отвернулся к стене.
- Ну будя тебе, Никон, - прогремел бас одного из мужиков. - Что ты сразу сник.
- Не могу я больше, Степан, - отозвался лежащий на кровати. - Ты посмотри, что с нашими жизнями стало?! С тех пор, как я эту бабу молодую порешил, всё псу под хвост идёт! Ты когда последний раз зверя славливал? Я уж не говорю про разбой. Одни старухи убогие на пути встречаются, а если и обоз богатый, то подготовлены они, будто кто их предупреждает, что мы в засаде сидим. Я жрал нормально последний раз уж не помню когда! Одной сухой коркой да водой потчуемся! - закончив жаркую тираду, человек замолчал.
- Да брось ты! Совпадение это. Подумаешь, баба! Одной больше, одной меньше. Ни к чему это связывать.
- Именно после неё на нас неудачи валятся. Говорил я тебе тогда, что неприятно на сердце, будто видел кто происшедшее. Сам лес глаза на нас обратил.
- Ну право, Никон, ты уж заговариваться стал. Никто нас не видел! Обождать нужно, и наладится всё.
- Не могу я ждать, хоть топись иди, тяжко внутри...
- Ишь чё удумал, - бросил Степан, - топись! Нет у нас дороги иной, окромя разбоя! Неужто не понимаешь, что нельзя нам с рожами открытыми да к людям. Вмиг вздёрнут. Посчитай, сколько душ на нашем счету.
- На нашем? - рассвирепел Никон и вскочил с кровати. - На моём и есть эта баба молодая! Я не могу, как ты, в удовольствие душегубство превращать. Всегда говорил тебе, что оглушить достаточно, всё одно от бессознанного забрать наживу можно. А ты ж без зазрения убивал!
- Заткнись, - рявкнул Степан, - единожды на дело со мной пошедши, нет уж ходу назад! И не важно, кто убивает, - навеки повязаны! И если у тебя в голове сдуру помутилось, то сиди здесь, отсиживайся, пока за ум не возьмёшься, - сказал, да как дал по столу кулаком.
От неожиданности Зарянка-то и вскрикнула.
Затихло всё в доме. Стоят мужики, переглядываются. Подошёл Степан к кровати, руку под неё запустил и за волосы девчонку вытащил. Швырнул её на постель и стоит разглядывает.
- Ты откель такая любопытная взялась? - спрашивает.
Девочка в уголок забилась, слово боится вымолвить. Поняла уж давно, что перед ней убивцы матери её. И без того разгневанный Степан вперил злой взгляд в Зарянку.
- Ну? Чего молчишь, стерва! Нос длинёно трастила, в чужие дела совать? Зашибу сейчас, чтоб неповадно было других подслушивать.
Сжал руку в пудовый кулак, занёс над головой и сделал шаг в сторону девочки. Сжалась она в комок, поняла, что судьбу матери сейчас повторит.
И в ту же секунду дверь избы с петель слетела. В комнатёнке ветер поднялся, закрутилось вокруг, тряпьё да посуда к потолку взметнулись. И в секунду стихло всё. Ошалелые мужики смотрят - посреди избы баба стоит. Высокая, стройная, глазищами чёрными сверкает, в них будто искры бушуют.
- Морана, - заревела Зарянка и поползла к подолу навьи.
Стоит царица Зимы - лицо злобное, синевой отливает, взглядом опаляет:
- Сколько душ загубил? Мало показалось? - шипит Морана, к Степану обращаясь. - Пришло твоё время, тать, достаточно по лесам моим накуражился. Только смилуюсь над тобой, не сама палачом тебе стану!
Сощурила глаза Мара и улыбнулась. Только от улыбки той смертью лютой повеяло. Девочка как увидела оскал хищный, так закрыла глаза руками со страху.
А Морана меж тем продолжала:
- Девчонке тебя отдам. Мать её сгубил, теперь во власти дочери суд над тобой чинить.
Обернулась навья к Заряне и говорит:
- Они сиротами вас сделали, они души людские в угоду наживе губили. Можешь все кары мира обрушить на головы окаянные, всё исполню.
- Что ты, Морана, - взмолился ребёнок, - нешто можно мне такое предлагать. Ведь они люди живые, хоть и душегубцы, но всё ж живые. Может, каяться им ещё время придёт.
- Неужто не хочешь за мать отомстить? - спросила навья.
- Страшно мне, Морана, мамку не вернуть уж. Как же я могу им смерть выбирать, раз даже ты - царица Смерти - сжалилась над человеком. Помогла нам с братиком, заступницей стала.
Исподлобья Морана на Зарянку смотрит, будто обдумывает слова её.
И смекнул в ту минуту Степан: "А так ли грозна Морана, раз лепет девки малой слушает. А ну как уйдёт и девчонку с собой заберёт, а та разговор слышала, вмиг донесёт. Да ещё и о матери своей вспомнит. Не миновать нам тогда виселицы". И словно пружина, собравшись, прыгнул тать в сторону девочкки. Закричать лишь от страха успела Зорька, как вдруг блеснул словно молния серп в руках чёрной навьи. И в пепел превратился Степан, что по избе ветром разметало.
Заорал не своим голосом Никон и, бросившись к двери, вылетел из дома.
- Не гонись за ним, - взмолилась Заряна, обращаясь к навье. - Отпусти.
Морана висела в воздухе, чёрные волосы ядовитыми змеями развевались на ветру. Было видно, что она крайне недовольна и зла.
- Отправляйся домой, девочка, - зашипела она, - там тебя ждёт добрая весть. Меня ты больше не увидишь, не понять мне сердца добрые, не хотящие злом за зло воздавать!
И исчезла навья, словно и не было. Выбралась Заряна из избы и пошла по тропе, которая её сюда привела.
Отошла недалеко, как вдруг услышала треск. Обернулась, - пылает избушка алым пламенем. Не смогла Морана сдержаться - дождалась, когда девчонка уйдёт, да гнев свой огнём выместила.
Припустила девчушка что есть мочи, - испугалась, что не к той полезла с добротой своей. Бежала, пока деревня на горизонте не замаячила. Идёт полем, а ей уж навстречу подружка Маришка бежит, да кричит-надрывается:
- Зорька, радость-то какая, тятька ваш воротился!
Влетела девочка в дом, слёзы от радости ручьём катятся, а там и правда отец. Сидит на табурете, Захарку на руках тетешкает. Кинулась в объятья.
- Родненький наш, вернулся! - ревёт дочка, насилу отец успокоить смог.
И потекла жизнь ручейком, журчит, переливается. Отец чуть передохнул, по Дуняше своей погоревал, да и за хозяйство взялся. Горе горем, а двоих детей кормить нужно! Зарянка во всём папке подмогой была, все бабские дела в своих руках держала.
Спустя год отцу в город большой по делам понадобилось. И дочка упросилась с ним в дорогу. Больно уж ей хотелось дома каменные посмотреть да церквы златоглавые. В деревне-то всё избы низкие, да храм деревянный, маковка резная.
Разрешил отец, взял с собою. Покамест по конторам нужным бегал, Зарянка с открытым ртом ходила, разглядывала. Да и дошла до монастыря белокаменного. Стены вокруг высоченные, побелёные. А уж сама церква - глаз не оторвать! И золотые купола и синие, да и в звёздах есть. Красотища! Стоит девочка, диву даётся. Вдруг почувствовала, словно взглядом кто сверлит. Обернулась и ахнула.
В нескольких шагах стоит Никон. Смотрит на Зарянку, виновато улыбается. А она понять не может - вроде и он, да только от прежнего душегуба и капли не осталось. В рясе чёрной, крестик на груди с распятием, на голове скуфья монашеская. Даже лицо совсем другим стало: светлым, добрым. Подошёл он к девочке, взял её за руку, к губам поднёс и
заплакал.
- Ты прости меня, дитя божье, - сквозь слёзы говорит монах ребёнку, - я, с тех пор как из леса убежал, при монастыре обитаю. За ворота ни ногой. За матушку твою денно и нощно молюсь, за тебя и сердце твоё доброе, да в грехах моих тяжких каюсь.
Много говорил Никон. И о том, как испугался, когда увидел, как Степан в прах превратился. И про то что пелена с глаз спала, когда услышал, как Зорька про покаяния говорила. Да всё прощение у неё испрашивал.
Скоро подошёл отец и, поздоровавшись с черноризцем, увлёк дочь за собой. Отойдя чуть поодаль, обернулась Зарянка, - а Никон всё стоит, вслед им смотрит. По щекам слёзы катятся.
- Я прощаю, - крикнула ему девочка, улыбнувшись.
********* ********* *********
Оберег Морены Мары, который вы можете поставить на себя от врагов и их действий.
Если после этого ваши враги начнут вам вредить, то будут плакать днями и ночами от бед и болезней: