- С легким паром! – пожелала мне с порога бабушка Маруся, как только я, раскрасневшийся, с полотенцем через плечо, переступил порог избы: - Как банька? Парку-то хватило? – заботливо поинтересовалась старушка.
- С избытком, - выдохнул я, пройдя вперед и приземлившись на диван, над которым исправно тикали старенькие настенные часы.
- Ну, ты дух-то переведи, а я чайку вздую, - засуетилась моя хозяйка, к которой я в очередной раз приехал в отпуск на две недели.
- Да не суетитесь вы, бабушка Маруся, - попросил я, чувствуя, как колотится сердце в груди: - Знаете же, идти мне пора. Сейчас обсохну, переоденусь и пойду в бригаду к Федору на день рождения.
- К Федору в бригаду, - пробубнила себе под нос добрая старушка, зажигая газовую конфорку, и устраивая железный чайник на плите: - Сдался тебе этот Федька, - недовольно бросила она через плечо: - Нашел с кем водиться. Беспутный он. На месте не сидит. Сколько уж работ сменил. Да и к бутылке приложиться любит.
- Бабушка Маруся, - выдохнул я: - Ну ведь не могу я ни с кем не общаться.
- А, так общайся, - вышла из маленькой кухоньки хозяйка дома: - Я ж разве супротив? Бригадир вон у нас хороший человек, председатель опять же из образованных. А ты связался с этим, прости Господи.
- Ваши бригадиры и председатели заняты круглосуточно, а с Федором у нас интересы общие, - пояснил я.
- Интересы, - бабушка Маруся поправила белый платочек, и без того безупречно сидящий у нее на голове: - На рыбалку или по грибы не с кем, что ль больше сходить?
- И это тоже, - протер я полотенцем насухо волосы: - Да и поговорить с ним можно. Знаете сколько он историй разных, порассказать может? А бригадир с председателем только об удоях и уборочной думают.
- Ну, историй я побольше Федькиного поведать тебе могу. Сам об том знаешь, - устраиваясь на крашеном табурете, успокаиваясь, проговорила бабушка: - Знаю, что нравятся тебе мои побасенки.
- Что ж вы так Федора-то невзлюбили? – поднимаясь с дивана, и подходя к подвешенному под потолком зеркалу, поинтересовался я.
- А чего его любить? Не пряник, чай, - вновь насупилась моя хозяйка: - Ладно, уж, собирайся, - милостиво разрешила она, глядя на то, как я, причесавшись, надевал легкую хлопковую рубашку: - А я сказать тебе кое-чего хочу. Слушай меня одним ухом.
- Очередная байка? – уточнил я, застегивая пуговицы.
- Байка – бабайка, - добродушно передразнила меня бабушка Маруся: - Правду говорю. Ни чего не выдумываю.
- Я слушаю, - обернувшись к ней, с готовностью, произнес я. Честно признаться, я очень люблю рассказы моей доброй хозяйки. О чем бы она ни говорила, о послевоенных временах, поверьях или перестройке, ее плавную речь можно было слушать бесконечно.
- Как в бригаду-то пойдешь? – неожиданно огорошила старушка меня, как мне показалось, совершенно неуместным вопросом.
- До конца села пройду, а там тропой вдоль речки, - растерянно обозначил я свой предстоящий маршрут: - Не окружной же дорогой топать. Слишком долго получится.
- Долго, да, может безопаснее, - эти слова хозяйка произнесла, как бы между прочим, но я-то уже давно понял, что таким образом она просто подогревает мой интерес к своей очередной истории.
- А, что может быть опасного в вечерней прогулке по деревне? – осмотрев свое отражение в зеркале, и возвращаясь обратно к дивану, поинтересовался я.
- Возвращаться-то, поди, затемно будешь? Той же дорогой? – прищурилась бабушка Маруся.
- Ни как в толк не возьму, к чему вы клоните? – усевшись на свое прежнее место, задал я очередной вопрос.
- Сколько раз уж по той дороге ходил? Видал, наверное, крайний дом на конце? – старушка поправила передник на коленях.
- Ту заброшенную избушку? – догадался я.
- Ее самую, - кивнула в ответ моя собеседница.
- И, чего же может быть опасного в заброшенном доме? – заинтересовался, чувствуя, что речь пойдет о чем-то потустороннем.
- Слышал, кто тама живет? – продолжала засыпать меня вопросами бабушка Маруся.
- Вы хотели сказать, кто там жил? – поправил я старушку.
- Что я хотела сказать, то я и сказала, - припечатала моя хозяйка.
- Нет, не слышал, - признался я.
- Что ж это? И Федька твой тебе ни чего не сказывал? – подначила меня бабушка Маруся.
- Да не слышал я ни чего про этот дом. Сказал же, - не сдержался я.
- Акулинкин дом это, - выдала бабушка, решив, что достаточно уже продержала меня в напряжении.
- А Акулинка у нас кто? – не понял я, попутно перебирая в голове все рассказы бабушки Маруси. Однозначно, такое имя в них ни когда не фигурировало.
- Ведьма она, - коротко ответила мне бабушка, переведя безразличный взгляд в сторону одного из окон.
- То есть, была ведьмой, - предположил я.
- Почему была? – изобразила на лице искреннее удивление моя хозяйка: - И есть.
- Но дом-то заброшенный, - напомнил я: - Не живет там никто.
- А Акулинка где, по-твоему, обитает? – совсем запутала меня бабушка Маруся.
- Но, там точно никто не живет. Сколько раз я проходил мимо той избы. Дом старый, заросший, покосился весь, - настаивал я.
- Я в девчонках еще ходила, - пустилась в воспоминания старушка: - А Акулине уже под сто лет было. Сейчас, наверное, за двести перевалило.
- Как так? – опешил я: - Столько не живут.
- Обычные люди не живут, а она ведьма. Сказывала же, - напомнила бабушка Маруся: - Слыхала я, будто родилась она двадцать девятого февраля. А, значит, что? За четыре года земных, ей только годок набегал.
- Если бы так было, то все, кто родился в этот день, долгожителями бы были. Ваша Акулина не единственный человек, кто в високосный год родился. А это не так, - попытался я рассуждать с позиции здравого смысла.
- Не слушаешь меня что ль? Говорю же, ведьма она. В полнолунную полночь приходит она к себе в дом и зазывает к себе любую живую душу. Путника ли проходящего, собаку бездомную, в самом крайнем случае, птицу перелетную. Жизнями она их питается. Вот и живет без сроку. Давно уж известно в наших краях. Сгинул кто, знай, Акулинка забрала себе, - поведала мне страшную тайну хозяйка.
- Бабушка Маруся, вы, что меня решили таким образом запугать для того, чтобы я к Федору на именины не пошел? – осторожно осведомился я, опасаясь, что сейчас старушка осерчает на то, что я не принял ее слова на веру.
- Дак, кто тебя держит, милок? – деланно удивилась хозяйка: - Ступай с Богом.
- И полнолуние сегодня к случаю случилось, - хитро улыбнулся я.
- Иди, иди, ужо не засиживайся, аменинник, поди, заждался, - засуетилась бабушка Маруся.
В этот момент на кухне засвистел закипевший чайник.
Бабушка поднялась со стула, и поспешила в чулан, а я аккуратно сложив полотенце, повесил его на спинку дивана, и направился к выходу.
- Куртку накинь, - донеслось мне в след: - Ночи нонче студеные.
Посидели мы в бригаде в тот вечер с мужиками знатно. Болтали обо все подряд, начиная от непростой по нынешним временам деревенской жизни и заканчивая политической обстановкой в стране и мире. Первым на промятом топчане захрапел именинник Федор. Постепенно деревенский самогон сморил и всех остальных. Я благоразумно воздерживался от чрезмерного возлияния, но, в конце концов, почувствовал, что и у меня в голове мысли начали путаться.
- Василий Гаврилович, - посмотрев на наручные часы, обратился я к сторожу, который еще находился в сознании: - Пойду я, пожалуй. Поздно уже. Пора мне.
- Ну, ступай, - разрешил мне плотного телосложения Василий Гаврилович: - Пойдем, провожу до порогу. Покурю заодно.
Мы вышли на улицу и остановились. Сторож закурил папиросу, и с наслаждением выдохнул струйку вонючего дыма.
- С дороги не собьешься? – предусмотрительно поинтересовался Василий Гаврилович, всматриваясь в непроглядную темноту.
- Не должен, - беззаботно заявил я: - Сколько уж раз, сюда прихожу.
- Ну, тады доброго пути тебе, - пробасил мужик.
- Василий Гаврилович, скажите, а у вас в деревне проживает Акулина? – задал я давно интересующий меня вопрос.
- Не видал я ее, - в очередной раз затянулся сторож.
Повисла тягостная тишина. Я ждал, что мой собеседник, скажет что-нибудь еще, но он только молча попыхивал папиросой.
- Ну, до встречи, тогда, - нарушил я тягостное молчание, и протянул руку.
- До скорой встречи, - пробасил мужик, и ответил мне рукопожатием: - Бабушке Марусе привет передавай.
- Непременно, - пообещал я, и поспешил по плохо просматриваемой, в темноте августовской ночи, дорожке.
Ночь, как и предостерегала меня бабушка Маруся, оказалась довольно прохладной. Не смотря на выпитое мной горячительное, я кожей ощущал прохладный ветерок. С неба на меня смотрели желтые звезды, которые вытягивались в молочный млечный путь, а круглый диск луны довольно сносно освещал мне путь.
По левую от меня сторону журчала речка, а по правую стрекотали в траве цикады. Пахло скошенной травой и влагой.
Довольно быстро я добрался до косогора, взобравшись на который, оказался у первого, особняком стоящего от всей остальной деревни, старого покосившегося дома.
Самым удивительным было то, что окно заброшенной избы светилось изнутри неровным светом.
Я подумал, что это местные, либо приезжие дети забрались в старый дом, и устроили в нем посиделки, используя в качестве освещения свечи. Решив проверить свою догадку, я приблизился к светящемуся окну, и, насколько позволяло пространство, заглянул внутрь. То, что я увидел, поразило меня до глубины души.
Источник света мне разглядеть так и не удалось. За то я отчетливо рассмотрел печь, стоящую около входной двери. Белый бок русской печки украшали рисунки, которые произвели на меня неизгладимое впечатление. В память врезалось изображение рогатой морды, широко раскрывшей свою пасть. Мелкие фигурки чертей прыгали вокруг этой самой морды, танцуя какой-то дьявольский танец.
У печи спиной ко мне стояла черная сгорбившаяся фигурка. Как только я перевел на нее свой взгляд, фигура резко обернулась, и в мою сторону уставились черные злые глаза. Старуха, облаченная в темные одежды, протянула вперед длинную руку, и поманила меня скрюченным пальцем.
Я, словно загипнотизированный направился в сторону покосившегося крыльца с провалившимися ступенями. Ноги, казалось, жили в этот момент отдельно от головы. Понимая, что не стоит этого делать, я, тем не менее, покорно шел к входу в заброшенную избу.
Как только светящееся изнутри окно исчезло из поля моего зрения, я заметил, как мне под ноги бросился белый комок. Едва не запутавшись в моем спасителе, я с трудом сохранил равновесие, и с облегчением почувствовал, как ко мне вернулось чувство обладания своим собственным телом.
Осмотревшись по сторонам, я заметил, что в двух шагах от меня злобно выгнув спину, и издавая утробно-урчащие звуки, стоит Мишка, белоснежного окраса кот, проживающий у моей хозяйки бабушки Маруси. Животное, будто бы говорило мне: «Куда ты суешься? Уноси отсюда ноги, пока жив!».
Я поспешно вернулся на дорогу, и не оборачиваясь, почти бегом добрался до дома бабушки Маруси.
Хозяйка, встретив меня в дверях, участливо поинтересовалась: - Вернулся, ужо? Ну, как посидели-то?
- Спасибо, хорошо, - выдавил я из себя, проходя в сени.
Под столом, возле старого холодильника, сидел белоснежный кот Мишка, который умывался, облизывая лапу, и делал вид, что ни чего не знает о том, что со мной произошло несколько минут назад.
Если уж быть до конца откровенным, то к заброшенному дому я вернулся на следующий день, и осмотрел его при свете яркого дня. Ни чем не примечательная, покосившаяся избенка, стены которой были проедены мхом и плесенью. Заросли крапивы и бурьяна с лебедой вокруг. На крыше просматривались остатки печной трубы. Собрав волю в кулак, я заглянул внутрь дома через чудом сохранившееся в окне стекло. В глаза мне первым делом бросилась русская печь. Не смотря на то, что она была достаточно старой, и тронута начавшимся разрушением, на ее белом боку, повернутом в сторону окна, не было видно ни каких рисунков или изображений.
Мастера должны знать,что бывают такие клиенты,которых очень тяжело лечить.
Они "тяжелые".Им говоришь что делать,а они или не понимают или очень от этого далеки,чтобы сделать все правильно.
Тут мастер в праве или отказать в лечении
или сделать подход называемый "Покаянием помочь".
Накажите своему клиенту читать в течение трех или пяти дней 50 псалом по три раза утром и вечером.
Этот метод дает смягчение для судьбы человека и в помощь в решении его проблем или проблем его
близких.Через несколько дней прочтения покаянного псалма с таким человеком намного легче работать
и работы на него ложатся намного лучше и сильнее.