Мы приводим свидетельства трезвости указаний, провозглашенных Церковью касательно гения зла; она рекомендовала своим чадам не бояться его, не предаваться мыслям о нем и даже не произносить его имя. Тем не менее, склонность болезненного воображения и слабого ума к чудовищному и страшному в эпоху средневековья придавали убийственное значение и самые чудовищные формы темному существу, которое не заслуживало ничего кроме забвения, потому что оно всегда отвергало истину и свет. Кажущаяся реализация призрака, воплощавшего порок, была инкарнацией человеческого страха; дьявол становился ночным кошмаром монастырей, ум человеческий становился добычей собственного страха и трепета перед химерами, которые он сам пробудил. Черное чудовище простирало свои крылья летучей мыши между небом и землей, чтобы помешать молодости и жизни верить и мечтать о солнце и тихом мире звезд. Эта гарпия суеверия отравляла дыханием и заражала своим прикосновением все. Было страшно есть и пить, чтобы не проглотить при этом дьявольские яйца; смотреть на красавицу означало подвергаться опасности порождения чудовища; смех грозил вызвать адское эхо, усмешку вечного мучителя; а плач — рисовал его издевающимся над слезами похоронного плакальщика. Казалось, что дьявол держит Бога на небесах в заточении, пока он сам внушает богохульство и отчаяние людям на земле.
Суеверия быстро вели к глупости и умопомрачению; нет ничего более заслуживающего сожаления, чем многочисленные отзывы, которыми популярные авторы истории магии оснащали свои сообщения. Петр Достопочтенный видел дьявола строящим глазки в уборных; другой автор хроник узрел его в виде кота, похожего, однако, на собаку и скачущего как обезьяна; барон Корасс обслуживался бесенком по имени Ортон, который выглядел как свинья, чрезвычайно изнуренная и иногда почти бестелесная. Настоятель Сен-Жермен де Пре по имени Гийом Эделин удостоверял, что он видел его в виде барана, которого, как ему казалось, следовало целовать ниже хвоста в знак почтения и благоговения.
Несчастные старухи уверяли, что он был их любовником; маршал Тривюльс умер от ужаса, защищаясь от ран и толчков дьяволов, столпившихся в его комнате. Сотни несчастных идиотов и дураков были сожжены после признаний их в сношениях с нечистой силой; слухи об инкубах и суккубах доносились со всех сторон; судьи всерьез обсуждали откровения, которые следовало бы рассматривать врачам, более того, на них оказывалось непреодолимое давление общественного мнения, и оправдание колдунов подвергало самих магистратов народному возмущению. Преследования дураков были очень заразительными, и маньяки разрывали друг друга в клочья; люди избивались до смерти; сжигались на медленном огне, сбрасывались в ледяную воду в надежде избавить от чар, тогда как правосудие вмешивалось лишь затем, чтобы приговорить к сожжению заживо тех, преследование которых было начато яростной толпой. Рассказывая историю Жиля де Лаваля, мы говорили, что Черная Магия может быть не только реальным преступлением, но и обыкновенным проступком: к сожалению, воззрения тех времен смешивали больных со злодеями, что вело к наказанию тех, кто нуждался в терпимости и снисхождении.
Где начинается и где кончается ответственность человека? Это одна из тех проблем, которые часто волнуют хранителей человеческого правосудия. Калигула, сын Германика, казалось, наследовал все добродетели отца, но его разум был отравлен и он стал ужасом мира. Был ли он действительно виновен и не следует ли возложить его преступления на тех низких римлян, которые повиновались ему, вместо того, чтобы заключить его в тюрьму?
Отец Илларион Тиссо, упоминавшийся ранее, идет дальше нас, и хотел бы включить в категорию сумасшествия даже сознательные преступления; к сожалению, он объясняет само сумасшествие наущением дьявола. Мы могли бы спросить этого доброго церковника, что он подумал бы об отце семейства, который закрыв дверь для никудышного человека, способного на всяческое зло, позволил ему посещать, поучать, похищать и мучить его собственных детей? Отметим, что если быть истинным христианином, то дьявол, кем бы он ни был, совращает лишь тех, кто отдается ему добровольно, и что такие люди ответственны за все, что он может побудить их сделать, так же как пьяного человека правильно считают ответственным за все нарушения, которые он может совершить под влиянием пьянства. Опьянение это скоропреходящее сумасшествие, а сумасшествие — это постоянное опьянение; оба они вызываются фосфорической перегрузкой церебральных нервов, которая разрушает наше эфирное равновесие и лишает душу ее точных инструментов. Спиритуальная и персональная душа — подобна Моисею, связанному и спеленатому в его тростниковой колыбели и пущенной на волю нильских волн. Она уносится флюидической и материальной душой мира, той таинственной водой, над которой витал Элоим, когда Божественное Слово было сформулировано в блестящем высказывании: "Да будет свет".
Душа мира — это сила, которая автоматически ведет к равновесию; или воля будет господствовать над ней, или она завоюет волю. Это мучительно для несовершенной жизни, как если бы это было уродством. Поэтому маньяки и галлюцинирующие люди испытывают непреодолимую тягу к разрушению и смерти; разрушение кажется им блаженством; и они хотели бы не только добиться смерти для себя, но и испытывают восторг при виде смерти других. Они представляют себе, что жизнь покидает их; сознание терзает и доводит до отчаяния: все их существование является сознаванием смерти и это — адское мучение. Один слышит повелительный голос, заставляющий его убить своего сына в колыбели. Он борется, плачет, мечется, но кончает тем, что берёт топор и убивает ребенка. Другого, и это страшная история, дело недавнего прошлого, зовут голоса, требующие сердца, он убивает своих родителей, извлекает их сердца и начинает пожирать их. Кто бы ни был виновен по своей свободной воле в злом действии, предлагает этим фактом залог вечного разрушения и не может предвидеть, куда приведет его эта роковая сделка.
Существо есть субстанция и жизнь; жизнь проявляет себя движением; движение увековечивает себя равновесием; следовательно, равновесие есть закон бессмертия. Сознание есть осведомленность равновесия, которое есть равенство и справедливость. Все эксцессы, когда они не смертельны, корректируются противоположными эксцессами; это вечный закон противодействия; но если эксцесс разрушает все равновесие, то все исчезает в кромешной тьме и наступает вечная смерть.
Душа земли переносит с этим во вращение астрального движения все, что не вызывает сопротивления, из-за уравновешивающих сил разума. Где бы ни проявлялась несовершенная и болезненно сформированная жизнь, эта душа направляет туда энергию, чтобы устранить это, — как жизненная сила исцеляет раны. Отсюда возмущения атмосферы, наблюдающиеся вблизи определенных больных людей, отсюда флюидические потрясения, автоматическое движение столов, левитация, вращение камней, видимые и ощутимые проекции астральных рук и ног на одержимых. Когда мы видим рак, который пытаются иссечь, рану, которую стараются заживить, или какого-нибудь вампира, чья смерть желательна — это Природа за работой, которая может возвратить к общему источнику жизни.
Спонтанное движение инертных объектов может быть результатом действия лишь тех сил, которые магнетезирует земля; дух, или иными словами, мысль, не может ничего поднять без рычага. Будь это иначе, бесконечный труд Природы по созданию и совершенствованию органов остался бы без объекта. Если дух, освобожденный от смысла, попытается подчинить материю своей воле, известные покойники будут первыми, чтобы объявить о согласии с порядком и гармонией, но вместо этого имеется только несвязанная и лихорадочная активность больных и капризных существ. Это непостоянные магниты, которые расстраивают душу земли, но когда земля находится в бреду из-за извержения таких недоразвитых существ, это происходит потому, что проходит через свой собственный кризис и через кризис, который — закончится бешеным потрясением.
Имеется экстраординарное ребячество для тех, кто идет к серьезному. Есть, например, маркиз де Мирвиль, который описывает все необъяснимые феномены дьявола. Но, сударь мой, если бы дьявол мог вмешаться в естественный порядок, не захотел ли бы он разрушить все? По гипотезе, описывающей его характер, сомнения едва ли могли влиять на него. Вы ответите, что Божья, сила сдерживает, и то, что она делает или не делает это, вполне ясно; но при первом предположении дьявол становится бессильным, тогда как при втором он тот, кто является господином. Де Мирвиль может, сказать далее, что Бог позволяет ему совсем немногое. Подразумевал ли он достаточно для того, чтобы обмануть бедных людей, достаточно для того, чтобы озадачить их головы, столь тупые — кто знает? В этой альтернативе более нет места для дьявола как господина, это скорее Бог, который есть — но его нет; никто не осмелится продолжить, идти далее было бы богохульством.
Мы не понимаем должным образом гармонии бытия, которое следует установленному порядку, как хорошо сказал знаменитый маньяк Фурье.
Дух действует против духов посредством Слова; материя получает отпечатки духа и сообщается с ним посредством совершенного организма. Гармония форм связана с гармонией идей, и свет есть общий посредник. Свет — это дух и жизнь; это синтез цветов, аккорд теней, гармония форм; и его вибрации есть живая математика. Но тьма и ее фантастические иллюзии, фосфоресцирующие ошибки снов и слов, сказанных в бреду — все это не создает ничего и в слове не существует. Такие вещи принадлежат к краю жизни, являются химерами астрального отравления и заблуждением усталых глаз. Следовать этим блуждающим огонькам означает идти по темной аллее; верить в их откровение означает поклоняться смерти; таково свидетельство Природы.
Несвязанность и злоупотребление суть единственные сообщения столоверчения; они являются эхом низин мысли, абсурдом и анархическими грезами, словами, которые подонки общества используют, чтобы выразить полное пренебрежение. Есть книга барона Гульденштуббе, который претендует на связь с иным миром. Он получал ответы — непристойные отрывки, загадочные иероглифы и греческие слова, которые можно перевести как "дух смерти". Таково последнее слово феноменального откровения согласно американской доктрине; сама эта доктрина состоит в отделении от священнической власти и в попытке установить независимость от иерархического контроля. Реальность и важность феноменов, добрую веру тех, кто верит им, нет смысла отрицать; но мы должны предостеречь всех, кто выступает против опасности, которая их ожидает, если они не предпочтут дух мудрости, божественно и иерархически сообщающийся с церковью, по сравнению со всеми теми беспорядочными и темными посланиями, в которых флюидическая душа земли автоматически отражает мираж сознания и сны спящего разума.
(Alphonse Louis Constant)
