«В шестнадцать лет я танцевал лучше всех деревенских парней и среди девчонок был нарасхват: всем хотелось со мной танцевать. Сейчас уже не помню – то ли с Украины, то ли из Молдавии – в нашу деревню к родственникам приехала девушка, которая вечером пришла на танцы. Была она необыкновенной красоты и напоминала цыганку: большие черные глаза, черные густые волосы, свисавшие до самой талии. Обвела всех своим пронзительным взглядом и на мне остановилась.
Она просто буравила меня своими колдовскими глазами, и я почувствовал какой-то дискомфорт. Потом подошла ко мне, при всех поцеловала в щеку и сказала: «Какой симпатичный мальчик!» У меня закружилась голова, я почувствовал странное недомогание. Вышел на улицу и побежал домой.
Мать уже спала. Я ее разбудил и пожаловался, что, наверное, заболел.
Спросонья она на меня прикрикнула: «Носишься на этих танцах – вот и устал. Ложись спать, к утру все пройдет».
Я лег, но через какое-то время у меня стали болеть глаза, да так сильно, будто в них насыпали песка с солью. Встал с постели, вышел во двор, подошел к кадушке с водой и стал промывать глаза, но, как мне показалось, стало еще хуже. Уже в панике забежал в избу, зажег керосиновую лампу и стал будить мать: «Мама, я плохо вижу. У меня сильно режет глаза!» Мать посмотрела на меня и ахнула: «О, Боже! А что это у тебя за пятно на щеке?» Когда я посмотрелся в зеркало, то увидел припухшее красно-синее пятно чуть ли не с куриное яйцо. «Сынок, тебя сглазили, я сейчас сбегаю к бабушке Настульке и принесу воды от сглазу», – сказала мать. Схватила поллитровую банку и среди ночи побежала к знахарке.
Старуха стала наговаривать воду, но вскоре остановилась и сказала: «Что-то тут не так, уж очень трудно поддается, у меня просто не хватает сил. Давай-ка, веди его самого сюда».
Когда я пришел, она посмотрела на меня и сказала: «Да-а, придется с тобой повозиться». Посадила меня перед иконой на стул и стала колдовать.
Возилась со мной где-то минут сорок.
У нее на лбу и возле глаз выступил пот.
Потом наговорила воду, умыла мне лицо.
Матери сказала: «Ты иди домой, а он пусть останется у меня до утра» и уложила меня на лянуху (так называется большой выступ возле русской печки). Я сразу уснул. Утром проснулся – как будто ничего и не было. От радости несколько раз поцеловал бабулю в щечку и побежал домой, а потом отправились я, брат и мама в контору, где бригадир распределял, кому где работать. Вдруг слышу кто-то из колхозников сказал: «А эта девка, которая приехала к Ракитиным, сегодня в пять часов утра умерла». Меня как кипятком ошпарило. Я вылетел из конторы и побежал домой. Не знаю почему, залез на чердак, лег на какое-то тряпье и пролежал там полдня.
Потом бабушка Настулька говорила: «Это я виновата! Не рассчитала, перестаралась…» Так как эта девушка была издалека, то ее похоронили на нашем деревенском кладбище. Сейчас я часто приезжаю в свою деревню и хожу к матери на могилу, но к могиле этой девушки не подхожу. Честно признаться, просто боюсь. Я же не знаю, что у мертвых на уме…»
Она просто буравила меня своими колдовскими глазами, и я почувствовал какой-то дискомфорт. Потом подошла ко мне, при всех поцеловала в щеку и сказала: «Какой симпатичный мальчик!» У меня закружилась голова, я почувствовал странное недомогание. Вышел на улицу и побежал домой.
Мать уже спала. Я ее разбудил и пожаловался, что, наверное, заболел.
Спросонья она на меня прикрикнула: «Носишься на этих танцах – вот и устал. Ложись спать, к утру все пройдет».
Я лег, но через какое-то время у меня стали болеть глаза, да так сильно, будто в них насыпали песка с солью. Встал с постели, вышел во двор, подошел к кадушке с водой и стал промывать глаза, но, как мне показалось, стало еще хуже. Уже в панике забежал в избу, зажег керосиновую лампу и стал будить мать: «Мама, я плохо вижу. У меня сильно режет глаза!» Мать посмотрела на меня и ахнула: «О, Боже! А что это у тебя за пятно на щеке?» Когда я посмотрелся в зеркало, то увидел припухшее красно-синее пятно чуть ли не с куриное яйцо. «Сынок, тебя сглазили, я сейчас сбегаю к бабушке Настульке и принесу воды от сглазу», – сказала мать. Схватила поллитровую банку и среди ночи побежала к знахарке.
Старуха стала наговаривать воду, но вскоре остановилась и сказала: «Что-то тут не так, уж очень трудно поддается, у меня просто не хватает сил. Давай-ка, веди его самого сюда».
Когда я пришел, она посмотрела на меня и сказала: «Да-а, придется с тобой повозиться». Посадила меня перед иконой на стул и стала колдовать.
Возилась со мной где-то минут сорок.
У нее на лбу и возле глаз выступил пот.
Потом наговорила воду, умыла мне лицо.
Матери сказала: «Ты иди домой, а он пусть останется у меня до утра» и уложила меня на лянуху (так называется большой выступ возле русской печки). Я сразу уснул. Утром проснулся – как будто ничего и не было. От радости несколько раз поцеловал бабулю в щечку и побежал домой, а потом отправились я, брат и мама в контору, где бригадир распределял, кому где работать. Вдруг слышу кто-то из колхозников сказал: «А эта девка, которая приехала к Ракитиным, сегодня в пять часов утра умерла». Меня как кипятком ошпарило. Я вылетел из конторы и побежал домой. Не знаю почему, залез на чердак, лег на какое-то тряпье и пролежал там полдня.
Потом бабушка Настулька говорила: «Это я виновата! Не рассчитала, перестаралась…» Так как эта девушка была издалека, то ее похоронили на нашем деревенском кладбище. Сейчас я часто приезжаю в свою деревню и хожу к матери на могилу, но к могиле этой девушки не подхожу. Честно признаться, просто боюсь. Я же не знаю, что у мертвых на уме…»
