Увязалась я как-то за своими родителями, приглашенными на сельскую свадьбу. Не люблю знаете ли, всяких пафосных торжеств, груды белой тюли, стоящей целое состояние, на невесте, казенных домов – искусственно все это. А тут приехали – берег чистой и прозрачной реки, поляна, усыпанная цветами, аккуратные домики вдали. . . м-м-м, невероятно красивое местечко. Стулья и столы, выстроившиеся в предлинном ряду, накрытые домашними тканными скатёрками, и красующиеся на этих столах всевозможные угощения – по всей видимости, организовали эту красоту, что называется, "всем миром". Что говорить, пир горой, "ах, эта свадьба-свадьба-свадьба пела и плясала…" – прям как в старой песне. Далеко за полночь проводили молодых, а некоторые (а их было большинство) гости решили веселиться до утра. У кого-то ещё хватало энергии отплясывать под гармошку Егорыча, без которого не обходилась ни одна свадьба в округе. Взглянув мельком, заметила, что на руке его нет пары пальцев, остальные же присутствовали, но в большинстве своём были изувечены. "Ничего себе, – подумала, – а как наяривать при этом умудряется". Ну, дело, конечно, ясное – 21 век на дворе, музыкальный центр, подвели динамики, усилители и всё такое, да только поздно уже, ночь на дворе, многие устали, кто-то ушёл спать, кто-то уполз. Да и душевно-то как – русская гармонь, звучащая над округой…
Число собравшихся за столом уменьшилось почти вдвое и как-то само собой распределилось на несколько групп – так сказать, по интересам. Так как ни подлёдным ловом, ни вязанием крючком я, к сожалению или к счастью, не увлекаюсь, присоединилась к компании, травившей всякие мистические и, что уж говорить, до жути пробирающие байки. Один, самый шумный из всех рассказчиков, изрядно подвыпивший дядька лет пятидесяти, который чуть не подрался с Егорычем, отстаивая реальность существования русалок, утихомирился немного, даже с минуты две помолчал и, не обращая внимания на то, что в это время баба Зина рассказывала какую-то байку про леших, начал свой рассказ.
«Вот ты, Егорыч, не веришь мне, да уж и забыл поди, а ведь Я СПАС ТЕБЯ!» – закричал дядька (все его звали Митькой), вскочил со стула и его отшатнуло назад, но рядом сидящие успели его подхватить и посадили на место. «Я-то ведь спас тебя, дубину», – промямлил он уже шёпотом и уткнулся лицом в тарелку. «Ну всё, готов товарищ», – сказал кто-то, заглушаемый дядькиным храпом. Понятно, стали расспрашивать Егорыча, в чем дело и про что он вообще. "Ну ладно, расскажу я вам, – и старик положил гармонь на колени. – Значит, та-ак…" Далее со слов Егорыча.
«Зимой дело было, морозы такие ударили, что только дома сиди и не высовывайся. Метель такая прошла, ё-моё, дом замело, чуть ли не по самую крышу. Управился я с утра пораньше, скотину накормил, снег почистил. Печь затопил, сижу на печи-то, приёмник включил, слушаю. Ага, значит, а тут стук в дверь, кого, думаю, нелёгкая принесла, стал с печи то слезать, а дверь уже открывают. Чё ж думаю, двери не закрыл, что ли, вроде всё запер. А тут заходят ребята и говорят: "Слухай, Егорыч, пойдем на свадьбу, сыграешь нам". Ну, думаю чудной народ, это ж догадаться в такое время свадьбу играть приспичило. Тут один говорит: "Да, дед, приспичило, летом поздно будет, весной нельзя". Ничего не понял я, черт знает что – вслух сказал, что ли? Странно всё это, но гармошку под мышку и с ними – всё копейка в дом. Сели в машину, куда ехали – не знаю, окна-то замерзшие, не видать ничего. Все, говорят, приехали, вылезай. Ну, я выхожу – стоит здание типа столовой, заходим туда, столы накрыты, гости все честь по чести, только вот узнать никого не могу, все рожи новые, хотя нет… невеста на поповскую дочку больно смахивает, только голова на бок всё время наклонена, она-не она? А кто знает, моё дело – играть. Сижу, плясовую наяриваю, народ веселится, отплясывают, мне наливают, закусить подносят, только у водки привкус какой-то, гнилью отдаёт, да и закусь, скажу вам, подносят-то красоту на блюдечке, а как попробуешь –гадость редкая, даже Петровна моя... э-э-э, нет её? Нет, да? Уф-ф, так вот, даже она такую мерзость изготовить не может. Вот играю я, играю, а они пляшут, пляшут, пляшут... вдруг всё потемнело, завертелось, и за плечо меня кто-то: "Эй, дед, де-ед, ой-ё, ребята, так это же Егорыч наш". Глаза открываю – я в лесу на какой-то поляне сижу, играю, и тут боль такая, что вопить хочется, темно...
Просыпаюсь я в больнице, руки-ноги перемотаны, в бинтах всё. Чё ж думаю было-то, да и не помню ничего. Тут сестричка заходит: "Что, – говорит, – проснулись? Тут к вам пришли". Заходят знакомые мои – Пашка, Васька Барсук да и Митька. Я им: объясните мне, чё ж было то со мной? А они мне: это ты нам объясни, в чём дело.
Тут Васька мне говорит: "Едем мы с днюхи Пашкиной, тут Митька, как всегда, пьяный начинает орать: "Остановите! Остановите!! Ой, плохо мне, всё щас помру". Что делать, мы остановились, Митька кубарем из машины, ну мы тоже вышли обратно его "собирать". Тут Пашка мне: слышишь, гармошка играет. Я ему – да нет, показалось, и сам вдруг слышу – правда, гармошка. Чего это, а? Страшно, темно уже, на улице уж под тридцатник заморозило. Решили идти всё-таки на звук. Митьку в машине закрыли и пошли. Идём и не видно ничего, только звук громче – значит, на правильном пути, лес проходим, глядим – поляна, а на ней кто-то или что-то на середине почти самой. Подходим, видим – это ты сидишь, на гармошке играешь, ни на что не реагируешь, а руки-то синющие. Мы тебя под руки и в машину. Привезли тебя, говорят – обморожение, но жить будет".
Рассказал я им всё, а они говорят: «Так дочка-то поповская в эту ночь повесилась, вот ты её с головой набок и видел"». Если бы Митьке не поплохело, так бы и проехали они мимо меня. Вот так и спас он меня, – Егорыч погладил уткнувшуюся в салат храпящую Митькину голову. – чего только не бывает на свете".
В СТАРОЕ ВРЕМЯ, ДА И В НАШИ ДНИ БЫВАЕТ ТАК, ЧТО
ПОПАДАЕТ ЧЕЛОВЕК ПОД БЕСОВСКИЙ МОРОК...
А НЕЧИСТЬ ЭТА МОЖЕТ И ВНУШИТЬ ЧТО НЕ НУЖНО,
И ВОЛЮ СВЯЗАТЬ, ГЛАЗА ОТВЕСТИ И ПОГУБИТЬ
ЧЕЛОВЕКА ТАК, ЧТО ОН САМ НИЧЕГО НЕ ПОЙМЕТ.
В СТАРОЕ ВРЕМЯ МАСТЕРА ВСЕГДА ГОВОРИЛИ, ЧТО
ЕСЛИ НЕЗНАКОМЫЙ КТО ЗАВЕТ КУДА ИЛИ ЕСЛИ
ВЫ ПОЧУВСТВОВАЛИ МОРОКУ КАКУЮ ТО В ГОЛОВЕ
И В ОКРУЖЕНИИ, ТО НУЖНО ТРИЖДЫ ПЕРЕКРЕСТИТЬСЯ
И СКАЗАТЬ ТАКИЕ СПАСИТЕЛЬНЫЕ СЛОВА :
" СВЯТ, СВЯТ, СВЯТ ГОСПОДЬ САВАОФ.
ГОСПОДИ ИИСУСЕ ХРИСТЕ,
ПОМИЛУЙ И СПАСИ.
ОТЖЕНИ ОТ МЯ ВСЯКОГО ЛУКАВОГО ДУХА.
ХРИСТЕ СПАСЕ СПАСИ МЯ И СОХРАНИ.
ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТАГО ДУХА.
АМИНЬ. "
И ОТСТУПИТ МОРОК И НАВОЖДЕНИЕ БЕСОВСКОЕ.
Число собравшихся за столом уменьшилось почти вдвое и как-то само собой распределилось на несколько групп – так сказать, по интересам. Так как ни подлёдным ловом, ни вязанием крючком я, к сожалению или к счастью, не увлекаюсь, присоединилась к компании, травившей всякие мистические и, что уж говорить, до жути пробирающие байки. Один, самый шумный из всех рассказчиков, изрядно подвыпивший дядька лет пятидесяти, который чуть не подрался с Егорычем, отстаивая реальность существования русалок, утихомирился немного, даже с минуты две помолчал и, не обращая внимания на то, что в это время баба Зина рассказывала какую-то байку про леших, начал свой рассказ.
«Вот ты, Егорыч, не веришь мне, да уж и забыл поди, а ведь Я СПАС ТЕБЯ!» – закричал дядька (все его звали Митькой), вскочил со стула и его отшатнуло назад, но рядом сидящие успели его подхватить и посадили на место. «Я-то ведь спас тебя, дубину», – промямлил он уже шёпотом и уткнулся лицом в тарелку. «Ну всё, готов товарищ», – сказал кто-то, заглушаемый дядькиным храпом. Понятно, стали расспрашивать Егорыча, в чем дело и про что он вообще. "Ну ладно, расскажу я вам, – и старик положил гармонь на колени. – Значит, та-ак…" Далее со слов Егорыча.
«Зимой дело было, морозы такие ударили, что только дома сиди и не высовывайся. Метель такая прошла, ё-моё, дом замело, чуть ли не по самую крышу. Управился я с утра пораньше, скотину накормил, снег почистил. Печь затопил, сижу на печи-то, приёмник включил, слушаю. Ага, значит, а тут стук в дверь, кого, думаю, нелёгкая принесла, стал с печи то слезать, а дверь уже открывают. Чё ж думаю, двери не закрыл, что ли, вроде всё запер. А тут заходят ребята и говорят: "Слухай, Егорыч, пойдем на свадьбу, сыграешь нам". Ну, думаю чудной народ, это ж догадаться в такое время свадьбу играть приспичило. Тут один говорит: "Да, дед, приспичило, летом поздно будет, весной нельзя". Ничего не понял я, черт знает что – вслух сказал, что ли? Странно всё это, но гармошку под мышку и с ними – всё копейка в дом. Сели в машину, куда ехали – не знаю, окна-то замерзшие, не видать ничего. Все, говорят, приехали, вылезай. Ну, я выхожу – стоит здание типа столовой, заходим туда, столы накрыты, гости все честь по чести, только вот узнать никого не могу, все рожи новые, хотя нет… невеста на поповскую дочку больно смахивает, только голова на бок всё время наклонена, она-не она? А кто знает, моё дело – играть. Сижу, плясовую наяриваю, народ веселится, отплясывают, мне наливают, закусить подносят, только у водки привкус какой-то, гнилью отдаёт, да и закусь, скажу вам, подносят-то красоту на блюдечке, а как попробуешь –гадость редкая, даже Петровна моя... э-э-э, нет её? Нет, да? Уф-ф, так вот, даже она такую мерзость изготовить не может. Вот играю я, играю, а они пляшут, пляшут, пляшут... вдруг всё потемнело, завертелось, и за плечо меня кто-то: "Эй, дед, де-ед, ой-ё, ребята, так это же Егорыч наш". Глаза открываю – я в лесу на какой-то поляне сижу, играю, и тут боль такая, что вопить хочется, темно...
Просыпаюсь я в больнице, руки-ноги перемотаны, в бинтах всё. Чё ж думаю было-то, да и не помню ничего. Тут сестричка заходит: "Что, – говорит, – проснулись? Тут к вам пришли". Заходят знакомые мои – Пашка, Васька Барсук да и Митька. Я им: объясните мне, чё ж было то со мной? А они мне: это ты нам объясни, в чём дело.
Тут Васька мне говорит: "Едем мы с днюхи Пашкиной, тут Митька, как всегда, пьяный начинает орать: "Остановите! Остановите!! Ой, плохо мне, всё щас помру". Что делать, мы остановились, Митька кубарем из машины, ну мы тоже вышли обратно его "собирать". Тут Пашка мне: слышишь, гармошка играет. Я ему – да нет, показалось, и сам вдруг слышу – правда, гармошка. Чего это, а? Страшно, темно уже, на улице уж под тридцатник заморозило. Решили идти всё-таки на звук. Митьку в машине закрыли и пошли. Идём и не видно ничего, только звук громче – значит, на правильном пути, лес проходим, глядим – поляна, а на ней кто-то или что-то на середине почти самой. Подходим, видим – это ты сидишь, на гармошке играешь, ни на что не реагируешь, а руки-то синющие. Мы тебя под руки и в машину. Привезли тебя, говорят – обморожение, но жить будет".
Рассказал я им всё, а они говорят: «Так дочка-то поповская в эту ночь повесилась, вот ты её с головой набок и видел"». Если бы Митьке не поплохело, так бы и проехали они мимо меня. Вот так и спас он меня, – Егорыч погладил уткнувшуюся в салат храпящую Митькину голову. – чего только не бывает на свете".
В СТАРОЕ ВРЕМЯ, ДА И В НАШИ ДНИ БЫВАЕТ ТАК, ЧТО
ПОПАДАЕТ ЧЕЛОВЕК ПОД БЕСОВСКИЙ МОРОК...
А НЕЧИСТЬ ЭТА МОЖЕТ И ВНУШИТЬ ЧТО НЕ НУЖНО,
И ВОЛЮ СВЯЗАТЬ, ГЛАЗА ОТВЕСТИ И ПОГУБИТЬ
ЧЕЛОВЕКА ТАК, ЧТО ОН САМ НИЧЕГО НЕ ПОЙМЕТ.
В СТАРОЕ ВРЕМЯ МАСТЕРА ВСЕГДА ГОВОРИЛИ, ЧТО
ЕСЛИ НЕЗНАКОМЫЙ КТО ЗАВЕТ КУДА ИЛИ ЕСЛИ
ВЫ ПОЧУВСТВОВАЛИ МОРОКУ КАКУЮ ТО В ГОЛОВЕ
И В ОКРУЖЕНИИ, ТО НУЖНО ТРИЖДЫ ПЕРЕКРЕСТИТЬСЯ
И СКАЗАТЬ ТАКИЕ СПАСИТЕЛЬНЫЕ СЛОВА :
" СВЯТ, СВЯТ, СВЯТ ГОСПОДЬ САВАОФ.
ГОСПОДИ ИИСУСЕ ХРИСТЕ,
ПОМИЛУЙ И СПАСИ.
ОТЖЕНИ ОТ МЯ ВСЯКОГО ЛУКАВОГО ДУХА.
ХРИСТЕ СПАСЕ СПАСИ МЯ И СОХРАНИ.
ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТАГО ДУХА.
АМИНЬ. "
И ОТСТУПИТ МОРОК И НАВОЖДЕНИЕ БЕСОВСКОЕ.
