Город
К полуночи я и Саби-халу достигли, наконец, пункта назначения. Местами, но не везде, в городе горели керосиновые фонари. Электричество тогда ещё было в дефиците. Но даже при таком редком освещении я внутренне ахал и восторгался: я никогда не видел мощёных улиц, фонарей, таких домов. Всё мне было в диковинку. Я дал себе обещание обязательно прогуляться по городу днём.
В приморских городах несложно определить, в каком направлении море. Шум и крики чаек выдают стихию. В дополнение я ощущал ночной бриз и прохладу от воды как указатель. Держа нос по ветру, мы и добрались до набережной. Это была моя первая встреча с морем. Чернота волн манила своей зловещей суровой притягательностью. Я ощущал огромную мощь водной стихии, она могла созидать и порождать, но могла разрушать и забирать жизни. Это было что-то необъятное и непостижимое. Я не удержался, спешился и подбежал по гальке к морю. Зачерпнул двумя руками воду, умыл лицо, попробовал на вкус. Я засмеялся от радости, чувствуя себя ребёнком, встретившим давно отсутствующую маму.
— Приветствую тебя, море, — прошептал я. — Желаю тебе благоденствия и процветания в твоём мире!
У каждого живого существа в его мире, в его Вселенной идёт своё развитие, своя жизнь, свои проблемы и радости, хоть людям очень сложно себе представить жизнь и эволюцию расы кристаллов-камней или таких существ, как море или океан. А ведь они тоже живые.
Уже обращаясь к своему проводнику, я со смехом воскликнул:
— Вода-то солёная, Саби-халу!
— Конечно, солёная, Андар. Ведь это море. Впервые что ли его видишь?
— Да, впервые.
— Тогда поздравляю! На самом деле, море как море — привыкнешь. Раньше, конечно, была огромная польза, когда люди только единственно кормились, что от даров водной стихии.
Видимо, Саби не разделял моего восторга от живого моря в силу приземленности своей натуры и недоразвитости высоких чувств. Я же радовался и наслаждался. Было явственное ощущение, что вода услышала меня, ответила мне. Я снял обувь, закатал штаны до колена и вошёл в воду. Прохлада влаги была просто исцеляющим бальзамом после долгой изнуряющей скачки, что даже сил будто стало больше. Улыбка освещала моё лицо, невольно пробивались слёзы эйфории и радости. Мою душу переполняло странное незнакомое чувство, словно действительно встретил родное существо, что не видел много-много лет. Вдруг я услышал лёгкий всплеск впереди. Тусклый свет фонарей на набережной позволял с трудом рассмотреть на расстоянии не более трёх аршинов от береговой линии. Я старательно всматривался вдаль и прислушивался. Всплески приближались и стали слышны лучше.
— Саби-халу! Вы слышите шум, будто кто-то плывёт?!
Саби стало любопытно, он тоже спешился и подошёл ближе к воде, вглядываясь в ночную тьму. А я прошёл ещё дальше вглубь, намочив портки, но тогда я даже не сразу этого заметил — всё моё внимание было приковано к неизвестному впереди. Тут Саби подал голос:
— Так это дельфины! Я уж думал, что что-то необычное... А это дельфины.
— Дель-фи-ны, — разделяя слога, проговорил я, пробуя на вкус новое незнакомое слово. — А кто это — дельфины?
— Ну ты даёшь, парень! Дельфинов не знаешь. Это такие морские животные. Похожи на рыб, только большие.
Я почувствовал, как мне в ногу что-то ткнулось, и передо мной проплыл тёмный гребень. А вот и мордочка показалась. Это удивительное существо — дельфин — улыбалось во весь свой большой рот, обнажая широкий частый ряд зубов. Я протянул руку и осторожно погладил его по голове. По ощущениям, дельфин был не против моих прикосновений. Вообще, у него было радостное и игривое настроение, как и всегда. По крайней мере, именно так я чувствовал. Рядом плавал ещё один дельфин. Вот как! Они приплыли вдвоём.
— Плыви сюда, — позвал я второго и представился. — Меня зовут Андар.
Второй морской чудо-зверь тоже ткнулся мне в ногу и позволил себя погладить.
— Пойдем уже, Андар! — раздался с берега недовольный голос Саби. — Дорога была дальняя, я устал, кони устали. Надо скорее найти твоего купца.
— Ладно, друзья, мне пора. Ещё увидимся, — сказал я дельфинам и пошёл на берег. Сзади меня был слышен всплеск разрезаемых плавниками дельфинов волн.
В столь позднее время на улицах уже никого не было, кроме одиночных фонарщиков, заправлявших керосин в фонари и их зажигавших. К одному мы и обратились, в чьём ведении находилось освещение набережной.
— Уважаемый! А как нам добраться до помещика Фельшау Арсения Саввича? Он должен где-то здесь проживать, на набережной, — спросил я чёрного фонарщика.
"Чёрным" я его окрестил из-за одежды, тот был полностью одет во всё чёрное — картуз, штаны и форменная фуражка с козырьком делали его практически невидимым во мраке ночи. Чёрная густая борода дополняла наряд. Идеальная маскировка. Если бы не свет керосиновых ламп, мы бы его не заметили.
— Как же, слышали, знаем, — сипловатым голосом ответил фонарщик. — Известный у нас в городе торгаш. Вот прямо до конца набережной и ступайте. В аккурат перед поворотом на шую врата червонные, на ём вензеля А. С. Ф. Сиречь инициалы. Там докумекаете.
— Благодарю, мил человек, — ответил я фонарщику и сложил руки в гассё на уровне груди, чем немало удивил фонарщика. Жест-то заморский, чуждый, непривычный местному взору.
Подъезжая к нужным воротам, я надеялся, что Арсений Саввич ещё не спит. И не погонит нас поганой метлой куда подальше в столь поздний час. А час действительно поздний, и богатеи, к коим относился наш купец, зачастую были капризные и неадекватные. Горевший в окнах двухэтажного особняка свет немного взбодрил мою надежду вскоре поесть и лечь спать. Невольно я отметил для себя, что свет в окнах был электрический. Похоже, состояние Арсения Фельшау действительно большое и позволяет ему, одному из немногих избранных, освещать личный дом электричеством от промышленной гидроэлектростанции. Мы громко постучали в ворота над вензелями.
В соседних дворах наперебой залаяли собаки, а из-за ограды Арсения раздалось хлопанье дверей и недовольное бурчание "Кого ещё чёрт принёс на ночь глядя?" Затем раздались приближающиеся громкие шаги кованых сапог. Мы ждали. Наконец, калитка распахнулась. Её отворил крупный седовласый мужчина с такой же седой бородой. Глаза его были красные, как и лицо, что означало либо нездоровое давление крови, либо злоупотребление горячительным. Судя по лёгкому шлейфу перегара, второй вариант был более явной причиной такого цвета лица. А, скорее всего, одно было тесно связано с другим. Одет он был в лиловый с голубыми цветами халат, из-под пол которого виднелись носки кованых черных кожаных сапог, чей топот мы и слышали. Лицо мужчины выражало явное недовольство и презрение, которое он даже не старался скрывать. Он окинул нас оценивающим взглядом, сделал свои выводы и спросил:
— Чего надо? Бродите тут среди ночи!
— Арсений Саввич, я ученик Мастера Азриэля. Он послал меня к вам, здесь письмо... — полез я было в мешок.
— Барин готовится отойти ко сну. Не велено никого пускать! Приходите днем, а покуда проваливайте! — прервал мою речь седобородый мужчина — видимо, слуга — и начал закрывать калитку.
Я просунул руку и ногу в проём и не дал закрыть дверь.
— Мы проскакали шестьдесят вёрст не для того, чтобы слуга Арсения Саввича нам закрыл дверь перед носом! — с нажимом процедил я. — Вот письмо от Мастера Азриэля. Передай барину, пусть прочтёт и сам решит, встретиться с нами сегодня или завтра.
Слуга засопел, недовольно глядя на протянутый свёрток. Потом взял. И выдал:
— Я, между прочим, дворецкий!
Слово «дворецкий» было сказано с такими важностью и пафосом, что должно было нам показать, видимо, огромное отличие этой должности от простого слуги. Наверное, старший слуга. Тогда я совсем не разбирался в этих чинах. После своего заявления высокомерный холуй закрыл калитку на замок изнутри и отправился в дом, недовольно бурча под нос. Снова захлопали двери. Несколько минут тишины и ожидания.
Арсений Саввич Фельшау сидел в своём кабинете-библиотеке, по обыкновению перед сном пытаясь хоть что-то прочитать из своей богатой коллекции книг. Причём, жанр чтива был совершенно не важен. Для купца и мануфактурщика это занятие заменяло снотворное.
У него действительно была богатая коллекция: тут и книги по навигации, по мореходству, учебники теории словесности, арифметики, для изучения древнегреческого и латыни, развлекательная беллетристика, несколько любовных романов. И много-много других. Здесь были как современные, так и старинные издания. Три стены кабинета Арсения Саввича полностью, от пола до потолка, были заставлены книжными шкафами с сочинениями. Библиотека для купца стала огромной любовью и гордостью. За немалые деньги он приобретал книги, пополняя свою коллекцию все больше и больше, а иногда люди его круга и сословия, зная о его увлечении и страсти к букинистике, дарили ему их при случае. Он искренне и честно хотел читать, постигать новое и подавать своим детям пример эрудированного и просвещённого отца. Но, увы: из всей своей огромной библиотеки Арсений Саввич полностью осилил от силы четыре-пять изданий. Как только он в очередной раз садился за стол перед раскрытым произведением, имея твёрдое намерение прочитать его, начинал читать и... И обнаруживал, что он только что проснулся, дремал он в сидячем положении, а прочитанными оказались всего две страницы, половину из которых он не помнил, хоть убей.
Арсений Саввич не поленился и даже сходил к врачу за консультацией. Тот провёл свои манипуляции и только развёл руками. Потому как в этом отношении барин был совершенно здоров. "Чтение — просто не ваша стезя", — так звучал вердикт доктора. Барин не сдавался, превратив свой минус в полезную опцию: чтение перед сном излечивало любую его бессонницу. Правда, было некоторое продвижение: теперь Арсений Саввич мог прочесть за раз целых три-четыре страницы, прежде чем блаженно упасть в объятия Морфея. А вот диковинные картинки, иллюстрации и иноземные географические карты он мог разглядывать гораздо дольше — это его увлекало и бодрило. Глубокий крепкий сон стоял над душой рядом, завидев в руках книголюба очередной фолиант, но не спешил нападать, пока взор чтеца падал лишь на картинки. По какой-то одной, ведомой лишь ему причине, бог сна считал просмотр картинок не в своей компетенции.
Вот и сейчас Арсений Саввич разглядывал иллюстрации животных из "Мировой фауны", поражаясь богатству и разнообразию природы. На буквы он старательно не смотрел, желая впитать чуть больше хотя бы картиночных знаний, прежде чем вступит на дорогу сна. В дверь кабинета постучал и сразу же вошёл дворецкий Федька. Хотя это имя почти ушло в прошлое: Федькой его называл покойный папа Арсения Саввича, сам Арсений только в отрочестве и юности кликал верного помощника по дому просто Федькой. Теперь же, когда эрудированность и знание иностранных языков потомственного купца значительно выросли — вы сами видели, какое огромное собрание книг — дворецкий стал Теодором, и не иначе. Самому старшему в доме и главному среди слуг как раз такое имя было впору — Теодор. Согласитесь, звучит гораздо величественнее, чем просто «Федька». Дворецкому и самому его имя на аглицкий манер пришлось по душе.
— Теодор! Что случилось? Кто нас побеспокоил среди ночи?
— Прочти, барин. Тут письмо, говорят, для тебя. Вроде как от какого-то Мастера. То ли Ариель... То ли Азазель, не к ночи будет сказано, упаси Господи, — ответил Теодор и привычно перекрестился.
Дворецкий называл барина на «ты», так уж у них повелось с самых малых лет, когда один был ещё барчуком, а второй просто Федькой.
Арсений Саввич быстро закрыл и отложил книгу в сторону. Лицо его приобрело сосредоточенное выражение, медленно подступающую сонливость как ветром сдуло, рядом стоящий сон развёл руками и испарился. Купец взял протянутое письмо, сломал печать, развернул, быстро по диагонали пробежал по тексту.
— Это от Мастера Азриэля, если говорить правильно. Ты разве не помнишь, что толкнуло нас тогда, в ту памятную поездку к колдуну, в самую глушь к чёрту на кулички? — спросил купец.
Теодор помнил. Ещё как помнил. И каждый раз внутренне содрогался от воспоминаний, осеняя себя крестом. Не приведи, Господь, повтора такой чёрной полосы.
Всё было прекрасно и хорошо. Доходы росли, торговые и промысловые дела хозяина расширялись. Теодор уже сам чувствовал себя барином — настолько всё было замечательно. Богатеющий барин щедро увеличил ему жалованье вдвое, можно было жить, ни в чём себе не отказывая, что Теодор и делал. Всё чаще дегустируя дорогие вина и перекладывая, где мог, обязанности на младших слуг, штат которых значительно расширился. Нет, он ни в коем разе не стал безответственным пьяницей, всё барское хозяйство по-прежнему находилось под его жёстким контролем и неусыпным строгим оком. Просто всё шло по маслу, так гладко, что можно было позволить себе расслабиться и наблюдать со стороны, как оно — хозяйство — ладно и легко обустраивается и функционирует при минимуме усилий и вмешательства со стороны Теодора. Словно каждый винтик в чётко смазанном и наработанном механизме добросовестно и безукоризненно выполнял свою работу. Управляющему оставалось лишь раздавать распоряжения, дирижировать на расстоянии некой волшебной палочкой.
А потом всё в единый миг закончилось. Все дела барина пошли вдруг под откос. Всплыли какие-то забытые долги, рыба не ловилась, виноград не родился, дивиденды по акциям безбожно задерживались. Солидному купцу с серьёзной репутацией вчерашние друзья вдруг отказывались давать в долг. Даже старший брат Фельшау, всегда благосклонный к хозяину, в этот раз не торопился с помощью. Изобилие источника Эльдорадо иссякло. Недвижимое, да и всё движимое имущество пошло под залог, а что-то и вовсе продалось с молотка. Все слуги, естественно, разбежались. И только верный Федька-Теодор не оставил своего хозяина, которому прислуживал с рождения. Просто не мог. Прикипел. И не видел себя на другом месте. Пусть даже здесь и поселился призрак нищеты.
И помнил дворецкий ту лютую ночь, когда барин не выдержал, собрал последние деньги и поехал к чёрному колдуну. Теодор не верил больше в успех, но отправился с хозяином. И не просто как сопровождающий верный слуга, а за свой счёт арендовал карету без кучера, сам заняв его место. Он видел отчаяние купца, как тот дошёл уже до готовности продать душу дьяволу, лишь бы выкарабкаться из пут злого рока. Арсений перепробовал все мыслимые и немыслимые способы, но ничто ему не помогало. Всё сыпалось в пустоту, как песок в бездонную бочку, ничего не клеилось. С каждым днем омут нищеты затягивал всё глубже и глубже, а все начинания и усилия оказывались напрасны. Оставалось рискнуть и попросить помощи у чернокнижника. И они поехали.
Ночь действительно тогда выдалась лютой: дождь лил, как из ведра, ветер хлестал нещадно, дороги размыло… Казалось, будто сама преисподняя вылезла наверх в этот мир и всячески препятствовала путникам добраться до мага. Всю дорогу Теодор крестился и молился. Молился, сидя на куличках, молился, когда вытаскивал лошадь из грязи. Молился, когда толкал карету сзади, падая навзничь и вновь поднимаясь. Он был уверен, что только молитва помогла им живыми и невредимыми добраться до жилища колдуна. Хотя, как божественная молитва смогла тогда помочь добраться до чернокнижника, то есть до греховного исчадия ада — тут ответа у дворецкого не находилось. Нестыковочка, неразрешимый парадокс. Пару раз Теодор пытался размышлять на эту тему, но ни к чему так и не пришёл, а затем махнул рукой, справедливо решив, что "пути Господни неисповедимы".
Незнамо наверняка, продал ли хозяин душу дьяволу, что вероятнее всего так и есть, но после посещения колдуна дела Арсения Саввича круто пошли в гору. И в долг дали, и всё завертелось, закрутилось, механизм промысла и торговли заработал с удвоенной силой. Уже через полгода состояние купца превышало оное до разорения. Подробности разговора хозяина и чародея Теодор никогда не спрашивал, опасаясь подтверждения своей страшной догадки,но мысленно уже уготовил душе Арсения ад и пламя мук на веки вечные.
Барин помнил верность своего слуги. И умел быть щедрым и благодарным. Теодор по-прежнему считался наёмным дворецким. Но все прекрасно понимали, что он в этом роскошном доме до конца, что бы ни случилось. Для остальных слуг он вышел в ранг барина номер два.
Время шло, состояние купца и промысел росли, и воспоминания о страшной ночи начали потихоньку забываться. А тут раз — и вновь в недобрый час пришла весть от колдуна. Теодор даже зябко поёжился от воспоминаний, несмотря на горящий камин.
А Арсений Саввич читал послание Азриэля:
"Доброго вам времени, достопочтенный Арсений Саввич!
Пришло время, и я напоминаю вам об оплате моей услуги. Работа была сделана и весьма успешно, как я слышал. Дела ваши наладились. С вас обещание выполнения моей просьбы.
А прошу я принять к себе на постой моего ученика, дать ему кров и пищу. На срок — возможно, год-два. Его имя Андар. Мальчику необходимо пожить в человеческом многолюдном обществе. Он уже достиг высокого уровня сил и знаний магического искусства, и его помощь может вам пригодиться. Ваша библиотека ему тоже придётся очень по нраву: он обожает читать. Не спрашивайте, откуда я узнал про библиотеку, всё равно не поймёте или не поверите.
С уважением, Мастер Азриэль".
Купец Фельшау, возбуждённый, откинул на стол послание и сказал:
— Теодор! Скорей же впусти дорогого гостя!
Теодор, понимая барина с полуслова, помчался к калитке. Помчался так, насколько позволяли тяжёлые сапоги, надетые наспех на босу ногу, насколько позволяли немолодой уже возраст — дворецкий приближался к шестому десятку — и выпитая бутылка красного креплёного. То есть, Теодор, хромая, поковылял, лязгая подковами, чем нервировал соседских собак. Сзади раздался шум и окрик хозяина:
— Постой! Я сам его встречу!
И барин промчался мимо спешащего на всех парах дворецкого и самолично открыл калитку.
— Мира тебе и здравствия, Андар, ученик Мастера Азриэля! — витиевато приветствовал меня Арсений Саввич, совершив лёгкий полупоклон. — Проходи же скорее в дом.
Купец был одет в такой же халат, как и дворецкий, только бордового однотонного цвета. На ногах были большие пушистые тапочки. От него пахнуло приятным благоуханием. Отдавало цитрусом с оттенком цветочного. Похоже, торговец знал толк в парфюме.
Я сложил руки в гассё на уровни груди и сделан поклон в ответ.
— И вам доброго здравия, Арсений Саввич! Я не один, а с провожатым. Мы прибыли верхом на его лошадях. Если позволите, можно ли, чтобы Саби-халу переночевал у вас? Дорога была долгая, двенадцать часов пути.
— Стоп, ничего не говори дальше, я всё понял. Конечно же, проходите, места всем хватит. Теодор! Распорядись, чтобы привязали коней и дали им корма. А нам накрой стол в гостиной.
Мы прошли в дом. Это был большой двухэтажный особняк с отдельной небольшой конюшней и землёй, размером около одного осьминника. Умылись с дороги и сели за стол. Я чувствовал даже некоторую робость, поскольку дом поражал своим великолепием и убранством. Ещё и слуги, которые выставляли на стол всякие яства, были чем-то новым и удивительным для меня. Кстати, среди них были и очень симпатичные девушки, от чего моя плоть неуместно пробудилась и напомнила о себе. А девушки, в свою очередь, с любопытством и интересом поглядывали на меня.
А на поздний ужин у нас сегодня были: запечённые караси, копчёные угри, варёная стерлядь, чёрная и красная икра, красное, белое и розовое вино, чай, сладости, фрукты, жареная свиная шейка, говяжий холодец, телячье каре, фаршированное черносливом, каравай ржаной, лаваш тандырный, каравай пшеничный, компот грушевый, морс брусничный и что-то ещё, даже позабыл название.… Столько разной еды и блюд на одном столе я ни разу не видел. Глаза разбегались, и голодную слюну уже было не удержать.
Арсений Саввич, видя мои всё поедающие глаза, улыбнулся и подмигнул:
— Налетай, Андар! Не стесняйся. Подкрепиться с дороги сейчас самое то! Я же понимаю, как вы проголодались и устали.
И я налетел. Саби тоже от меня не отставал. Уминали так, за ушами трещало. Я старался есть маленькими кусочками от каждого яства, чтобы хватило место для дегустации каждого из блюд. Но всё равно не смог всё перепробовать, быстро наелся. Стакан красного вина сверху завершил богатое пиршество. Да, купец явно жил на широкую ногу. Я откинулся назад, разморенный обильной трапезой, и с трудом сдерживал сытную отрыжку.
— Благодарю вас премного за бесподобный ужин, Арсений Саввич. Признаюсь, я впервые вижу такое количество блюд. И многое до сего момента не пробовал. Всё было очень вкусно!
Саби тоже присоединился к благодарности за угощение.
— Андар, у меня к тебе много вопросов, очень хочется их тебе задать, разговор получится длинный. Но не буду сегодня вас задерживать после долгого перехода. Предлагаю отправиться почивать. Завтра будет время, там и поговорим.
— Саби-халу, ваши кони привязаны, накормлены, напоены, им дали лучшего овса, — уже к Саби обратился помещик. — Теперь тоже можете спокойно отдохнуть.
— Благодарствую, Арсений-халу, за приют. И за лошадок отдельное спасибо. Я отправлюсь обратно рано утром. Дома много дел, хозяйство, скотина. Семья ждёт, — кивнул Саби.
— Теодор, проводи гостей в их комнату.
Комнат было действительно много в этом огромном доме. У меня сложилось впечатление, что дворецкий вёл нас по длинным лабиринтам. А сам он был подобием отшельника со светильником во тьме, указующим путь заблудшим. Эта часть дома, похоже, предназначалась для слуг, потому не освещалась электричеством. Достаточно было свечей и керосиновых ламп. В итоге нам досталась просторная комната на первом этаже с большим окном, выходящим во двор. Из окна в свете звёзд были видны конюшня и высокий узорчатый железный забор. В комнате находились пара стульев, стол, две кровати. Теодор зажёг от своей лампы свечи в подсвечнике на столе, пожелал нам добрых снов своим наработанным годами голосом и удалился. Мы с Саби завалились спать. Уже почти проваливаясь в сон, я всё же нашёл в себе силы сказать своему провожатому:
— Саби-халу, не спите?
— Почти сплю. Чего тебе, Андар?
— Разбудите меня с утра, как встанете. Я вас провожу.
— Хорошо! Всё, давай спать!
В приморских городах несложно определить, в каком направлении море. Шум и крики чаек выдают стихию. В дополнение я ощущал ночной бриз и прохладу от воды как указатель. Держа нос по ветру, мы и добрались до набережной. Это была моя первая встреча с морем. Чернота волн манила своей зловещей суровой притягательностью. Я ощущал огромную мощь водной стихии, она могла созидать и порождать, но могла разрушать и забирать жизни. Это было что-то необъятное и непостижимое. Я не удержался, спешился и подбежал по гальке к морю. Зачерпнул двумя руками воду, умыл лицо, попробовал на вкус. Я засмеялся от радости, чувствуя себя ребёнком, встретившим давно отсутствующую маму.
— Приветствую тебя, море, — прошептал я. — Желаю тебе благоденствия и процветания в твоём мире!
У каждого живого существа в его мире, в его Вселенной идёт своё развитие, своя жизнь, свои проблемы и радости, хоть людям очень сложно себе представить жизнь и эволюцию расы кристаллов-камней или таких существ, как море или океан. А ведь они тоже живые.
Уже обращаясь к своему проводнику, я со смехом воскликнул:
— Вода-то солёная, Саби-халу!
— Конечно, солёная, Андар. Ведь это море. Впервые что ли его видишь?
— Да, впервые.
— Тогда поздравляю! На самом деле, море как море — привыкнешь. Раньше, конечно, была огромная польза, когда люди только единственно кормились, что от даров водной стихии.
Видимо, Саби не разделял моего восторга от живого моря в силу приземленности своей натуры и недоразвитости высоких чувств. Я же радовался и наслаждался. Было явственное ощущение, что вода услышала меня, ответила мне. Я снял обувь, закатал штаны до колена и вошёл в воду. Прохлада влаги была просто исцеляющим бальзамом после долгой изнуряющей скачки, что даже сил будто стало больше. Улыбка освещала моё лицо, невольно пробивались слёзы эйфории и радости. Мою душу переполняло странное незнакомое чувство, словно действительно встретил родное существо, что не видел много-много лет. Вдруг я услышал лёгкий всплеск впереди. Тусклый свет фонарей на набережной позволял с трудом рассмотреть на расстоянии не более трёх аршинов от береговой линии. Я старательно всматривался вдаль и прислушивался. Всплески приближались и стали слышны лучше.
— Саби-халу! Вы слышите шум, будто кто-то плывёт?!
Саби стало любопытно, он тоже спешился и подошёл ближе к воде, вглядываясь в ночную тьму. А я прошёл ещё дальше вглубь, намочив портки, но тогда я даже не сразу этого заметил — всё моё внимание было приковано к неизвестному впереди. Тут Саби подал голос:
— Так это дельфины! Я уж думал, что что-то необычное... А это дельфины.
— Дель-фи-ны, — разделяя слога, проговорил я, пробуя на вкус новое незнакомое слово. — А кто это — дельфины?
— Ну ты даёшь, парень! Дельфинов не знаешь. Это такие морские животные. Похожи на рыб, только большие.
Я почувствовал, как мне в ногу что-то ткнулось, и передо мной проплыл тёмный гребень. А вот и мордочка показалась. Это удивительное существо — дельфин — улыбалось во весь свой большой рот, обнажая широкий частый ряд зубов. Я протянул руку и осторожно погладил его по голове. По ощущениям, дельфин был не против моих прикосновений. Вообще, у него было радостное и игривое настроение, как и всегда. По крайней мере, именно так я чувствовал. Рядом плавал ещё один дельфин. Вот как! Они приплыли вдвоём.
— Плыви сюда, — позвал я второго и представился. — Меня зовут Андар.
Второй морской чудо-зверь тоже ткнулся мне в ногу и позволил себя погладить.
— Пойдем уже, Андар! — раздался с берега недовольный голос Саби. — Дорога была дальняя, я устал, кони устали. Надо скорее найти твоего купца.
— Ладно, друзья, мне пора. Ещё увидимся, — сказал я дельфинам и пошёл на берег. Сзади меня был слышен всплеск разрезаемых плавниками дельфинов волн.
В столь позднее время на улицах уже никого не было, кроме одиночных фонарщиков, заправлявших керосин в фонари и их зажигавших. К одному мы и обратились, в чьём ведении находилось освещение набережной.
— Уважаемый! А как нам добраться до помещика Фельшау Арсения Саввича? Он должен где-то здесь проживать, на набережной, — спросил я чёрного фонарщика.
"Чёрным" я его окрестил из-за одежды, тот был полностью одет во всё чёрное — картуз, штаны и форменная фуражка с козырьком делали его практически невидимым во мраке ночи. Чёрная густая борода дополняла наряд. Идеальная маскировка. Если бы не свет керосиновых ламп, мы бы его не заметили.
— Как же, слышали, знаем, — сипловатым голосом ответил фонарщик. — Известный у нас в городе торгаш. Вот прямо до конца набережной и ступайте. В аккурат перед поворотом на шую врата червонные, на ём вензеля А. С. Ф. Сиречь инициалы. Там докумекаете.
— Благодарю, мил человек, — ответил я фонарщику и сложил руки в гассё на уровне груди, чем немало удивил фонарщика. Жест-то заморский, чуждый, непривычный местному взору.
Подъезжая к нужным воротам, я надеялся, что Арсений Саввич ещё не спит. И не погонит нас поганой метлой куда подальше в столь поздний час. А час действительно поздний, и богатеи, к коим относился наш купец, зачастую были капризные и неадекватные. Горевший в окнах двухэтажного особняка свет немного взбодрил мою надежду вскоре поесть и лечь спать. Невольно я отметил для себя, что свет в окнах был электрический. Похоже, состояние Арсения Фельшау действительно большое и позволяет ему, одному из немногих избранных, освещать личный дом электричеством от промышленной гидроэлектростанции. Мы громко постучали в ворота над вензелями.
В соседних дворах наперебой залаяли собаки, а из-за ограды Арсения раздалось хлопанье дверей и недовольное бурчание "Кого ещё чёрт принёс на ночь глядя?" Затем раздались приближающиеся громкие шаги кованых сапог. Мы ждали. Наконец, калитка распахнулась. Её отворил крупный седовласый мужчина с такой же седой бородой. Глаза его были красные, как и лицо, что означало либо нездоровое давление крови, либо злоупотребление горячительным. Судя по лёгкому шлейфу перегара, второй вариант был более явной причиной такого цвета лица. А, скорее всего, одно было тесно связано с другим. Одет он был в лиловый с голубыми цветами халат, из-под пол которого виднелись носки кованых черных кожаных сапог, чей топот мы и слышали. Лицо мужчины выражало явное недовольство и презрение, которое он даже не старался скрывать. Он окинул нас оценивающим взглядом, сделал свои выводы и спросил:
— Чего надо? Бродите тут среди ночи!
— Арсений Саввич, я ученик Мастера Азриэля. Он послал меня к вам, здесь письмо... — полез я было в мешок.
— Барин готовится отойти ко сну. Не велено никого пускать! Приходите днем, а покуда проваливайте! — прервал мою речь седобородый мужчина — видимо, слуга — и начал закрывать калитку.
Я просунул руку и ногу в проём и не дал закрыть дверь.
— Мы проскакали шестьдесят вёрст не для того, чтобы слуга Арсения Саввича нам закрыл дверь перед носом! — с нажимом процедил я. — Вот письмо от Мастера Азриэля. Передай барину, пусть прочтёт и сам решит, встретиться с нами сегодня или завтра.
Слуга засопел, недовольно глядя на протянутый свёрток. Потом взял. И выдал:
— Я, между прочим, дворецкий!
Слово «дворецкий» было сказано с такими важностью и пафосом, что должно было нам показать, видимо, огромное отличие этой должности от простого слуги. Наверное, старший слуга. Тогда я совсем не разбирался в этих чинах. После своего заявления высокомерный холуй закрыл калитку на замок изнутри и отправился в дом, недовольно бурча под нос. Снова захлопали двери. Несколько минут тишины и ожидания.
Арсений Саввич Фельшау сидел в своём кабинете-библиотеке, по обыкновению перед сном пытаясь хоть что-то прочитать из своей богатой коллекции книг. Причём, жанр чтива был совершенно не важен. Для купца и мануфактурщика это занятие заменяло снотворное.
У него действительно была богатая коллекция: тут и книги по навигации, по мореходству, учебники теории словесности, арифметики, для изучения древнегреческого и латыни, развлекательная беллетристика, несколько любовных романов. И много-много других. Здесь были как современные, так и старинные издания. Три стены кабинета Арсения Саввича полностью, от пола до потолка, были заставлены книжными шкафами с сочинениями. Библиотека для купца стала огромной любовью и гордостью. За немалые деньги он приобретал книги, пополняя свою коллекцию все больше и больше, а иногда люди его круга и сословия, зная о его увлечении и страсти к букинистике, дарили ему их при случае. Он искренне и честно хотел читать, постигать новое и подавать своим детям пример эрудированного и просвещённого отца. Но, увы: из всей своей огромной библиотеки Арсений Саввич полностью осилил от силы четыре-пять изданий. Как только он в очередной раз садился за стол перед раскрытым произведением, имея твёрдое намерение прочитать его, начинал читать и... И обнаруживал, что он только что проснулся, дремал он в сидячем положении, а прочитанными оказались всего две страницы, половину из которых он не помнил, хоть убей.
Арсений Саввич не поленился и даже сходил к врачу за консультацией. Тот провёл свои манипуляции и только развёл руками. Потому как в этом отношении барин был совершенно здоров. "Чтение — просто не ваша стезя", — так звучал вердикт доктора. Барин не сдавался, превратив свой минус в полезную опцию: чтение перед сном излечивало любую его бессонницу. Правда, было некоторое продвижение: теперь Арсений Саввич мог прочесть за раз целых три-четыре страницы, прежде чем блаженно упасть в объятия Морфея. А вот диковинные картинки, иллюстрации и иноземные географические карты он мог разглядывать гораздо дольше — это его увлекало и бодрило. Глубокий крепкий сон стоял над душой рядом, завидев в руках книголюба очередной фолиант, но не спешил нападать, пока взор чтеца падал лишь на картинки. По какой-то одной, ведомой лишь ему причине, бог сна считал просмотр картинок не в своей компетенции.
Вот и сейчас Арсений Саввич разглядывал иллюстрации животных из "Мировой фауны", поражаясь богатству и разнообразию природы. На буквы он старательно не смотрел, желая впитать чуть больше хотя бы картиночных знаний, прежде чем вступит на дорогу сна. В дверь кабинета постучал и сразу же вошёл дворецкий Федька. Хотя это имя почти ушло в прошлое: Федькой его называл покойный папа Арсения Саввича, сам Арсений только в отрочестве и юности кликал верного помощника по дому просто Федькой. Теперь же, когда эрудированность и знание иностранных языков потомственного купца значительно выросли — вы сами видели, какое огромное собрание книг — дворецкий стал Теодором, и не иначе. Самому старшему в доме и главному среди слуг как раз такое имя было впору — Теодор. Согласитесь, звучит гораздо величественнее, чем просто «Федька». Дворецкому и самому его имя на аглицкий манер пришлось по душе.
— Теодор! Что случилось? Кто нас побеспокоил среди ночи?
— Прочти, барин. Тут письмо, говорят, для тебя. Вроде как от какого-то Мастера. То ли Ариель... То ли Азазель, не к ночи будет сказано, упаси Господи, — ответил Теодор и привычно перекрестился.
Дворецкий называл барина на «ты», так уж у них повелось с самых малых лет, когда один был ещё барчуком, а второй просто Федькой.
Арсений Саввич быстро закрыл и отложил книгу в сторону. Лицо его приобрело сосредоточенное выражение, медленно подступающую сонливость как ветром сдуло, рядом стоящий сон развёл руками и испарился. Купец взял протянутое письмо, сломал печать, развернул, быстро по диагонали пробежал по тексту.
— Это от Мастера Азриэля, если говорить правильно. Ты разве не помнишь, что толкнуло нас тогда, в ту памятную поездку к колдуну, в самую глушь к чёрту на кулички? — спросил купец.
Теодор помнил. Ещё как помнил. И каждый раз внутренне содрогался от воспоминаний, осеняя себя крестом. Не приведи, Господь, повтора такой чёрной полосы.
Всё было прекрасно и хорошо. Доходы росли, торговые и промысловые дела хозяина расширялись. Теодор уже сам чувствовал себя барином — настолько всё было замечательно. Богатеющий барин щедро увеличил ему жалованье вдвое, можно было жить, ни в чём себе не отказывая, что Теодор и делал. Всё чаще дегустируя дорогие вина и перекладывая, где мог, обязанности на младших слуг, штат которых значительно расширился. Нет, он ни в коем разе не стал безответственным пьяницей, всё барское хозяйство по-прежнему находилось под его жёстким контролем и неусыпным строгим оком. Просто всё шло по маслу, так гладко, что можно было позволить себе расслабиться и наблюдать со стороны, как оно — хозяйство — ладно и легко обустраивается и функционирует при минимуме усилий и вмешательства со стороны Теодора. Словно каждый винтик в чётко смазанном и наработанном механизме добросовестно и безукоризненно выполнял свою работу. Управляющему оставалось лишь раздавать распоряжения, дирижировать на расстоянии некой волшебной палочкой.
А потом всё в единый миг закончилось. Все дела барина пошли вдруг под откос. Всплыли какие-то забытые долги, рыба не ловилась, виноград не родился, дивиденды по акциям безбожно задерживались. Солидному купцу с серьёзной репутацией вчерашние друзья вдруг отказывались давать в долг. Даже старший брат Фельшау, всегда благосклонный к хозяину, в этот раз не торопился с помощью. Изобилие источника Эльдорадо иссякло. Недвижимое, да и всё движимое имущество пошло под залог, а что-то и вовсе продалось с молотка. Все слуги, естественно, разбежались. И только верный Федька-Теодор не оставил своего хозяина, которому прислуживал с рождения. Просто не мог. Прикипел. И не видел себя на другом месте. Пусть даже здесь и поселился призрак нищеты.
И помнил дворецкий ту лютую ночь, когда барин не выдержал, собрал последние деньги и поехал к чёрному колдуну. Теодор не верил больше в успех, но отправился с хозяином. И не просто как сопровождающий верный слуга, а за свой счёт арендовал карету без кучера, сам заняв его место. Он видел отчаяние купца, как тот дошёл уже до готовности продать душу дьяволу, лишь бы выкарабкаться из пут злого рока. Арсений перепробовал все мыслимые и немыслимые способы, но ничто ему не помогало. Всё сыпалось в пустоту, как песок в бездонную бочку, ничего не клеилось. С каждым днем омут нищеты затягивал всё глубже и глубже, а все начинания и усилия оказывались напрасны. Оставалось рискнуть и попросить помощи у чернокнижника. И они поехали.
Ночь действительно тогда выдалась лютой: дождь лил, как из ведра, ветер хлестал нещадно, дороги размыло… Казалось, будто сама преисподняя вылезла наверх в этот мир и всячески препятствовала путникам добраться до мага. Всю дорогу Теодор крестился и молился. Молился, сидя на куличках, молился, когда вытаскивал лошадь из грязи. Молился, когда толкал карету сзади, падая навзничь и вновь поднимаясь. Он был уверен, что только молитва помогла им живыми и невредимыми добраться до жилища колдуна. Хотя, как божественная молитва смогла тогда помочь добраться до чернокнижника, то есть до греховного исчадия ада — тут ответа у дворецкого не находилось. Нестыковочка, неразрешимый парадокс. Пару раз Теодор пытался размышлять на эту тему, но ни к чему так и не пришёл, а затем махнул рукой, справедливо решив, что "пути Господни неисповедимы".
Незнамо наверняка, продал ли хозяин душу дьяволу, что вероятнее всего так и есть, но после посещения колдуна дела Арсения Саввича круто пошли в гору. И в долг дали, и всё завертелось, закрутилось, механизм промысла и торговли заработал с удвоенной силой. Уже через полгода состояние купца превышало оное до разорения. Подробности разговора хозяина и чародея Теодор никогда не спрашивал, опасаясь подтверждения своей страшной догадки,но мысленно уже уготовил душе Арсения ад и пламя мук на веки вечные.
Барин помнил верность своего слуги. И умел быть щедрым и благодарным. Теодор по-прежнему считался наёмным дворецким. Но все прекрасно понимали, что он в этом роскошном доме до конца, что бы ни случилось. Для остальных слуг он вышел в ранг барина номер два.
Время шло, состояние купца и промысел росли, и воспоминания о страшной ночи начали потихоньку забываться. А тут раз — и вновь в недобрый час пришла весть от колдуна. Теодор даже зябко поёжился от воспоминаний, несмотря на горящий камин.
А Арсений Саввич читал послание Азриэля:
"Доброго вам времени, достопочтенный Арсений Саввич!
Пришло время, и я напоминаю вам об оплате моей услуги. Работа была сделана и весьма успешно, как я слышал. Дела ваши наладились. С вас обещание выполнения моей просьбы.
А прошу я принять к себе на постой моего ученика, дать ему кров и пищу. На срок — возможно, год-два. Его имя Андар. Мальчику необходимо пожить в человеческом многолюдном обществе. Он уже достиг высокого уровня сил и знаний магического искусства, и его помощь может вам пригодиться. Ваша библиотека ему тоже придётся очень по нраву: он обожает читать. Не спрашивайте, откуда я узнал про библиотеку, всё равно не поймёте или не поверите.
С уважением, Мастер Азриэль".
Купец Фельшау, возбуждённый, откинул на стол послание и сказал:
— Теодор! Скорей же впусти дорогого гостя!
Теодор, понимая барина с полуслова, помчался к калитке. Помчался так, насколько позволяли тяжёлые сапоги, надетые наспех на босу ногу, насколько позволяли немолодой уже возраст — дворецкий приближался к шестому десятку — и выпитая бутылка красного креплёного. То есть, Теодор, хромая, поковылял, лязгая подковами, чем нервировал соседских собак. Сзади раздался шум и окрик хозяина:
— Постой! Я сам его встречу!
И барин промчался мимо спешащего на всех парах дворецкого и самолично открыл калитку.
— Мира тебе и здравствия, Андар, ученик Мастера Азриэля! — витиевато приветствовал меня Арсений Саввич, совершив лёгкий полупоклон. — Проходи же скорее в дом.
Купец был одет в такой же халат, как и дворецкий, только бордового однотонного цвета. На ногах были большие пушистые тапочки. От него пахнуло приятным благоуханием. Отдавало цитрусом с оттенком цветочного. Похоже, торговец знал толк в парфюме.
Я сложил руки в гассё на уровни груди и сделан поклон в ответ.
— И вам доброго здравия, Арсений Саввич! Я не один, а с провожатым. Мы прибыли верхом на его лошадях. Если позволите, можно ли, чтобы Саби-халу переночевал у вас? Дорога была долгая, двенадцать часов пути.
— Стоп, ничего не говори дальше, я всё понял. Конечно же, проходите, места всем хватит. Теодор! Распорядись, чтобы привязали коней и дали им корма. А нам накрой стол в гостиной.
Мы прошли в дом. Это был большой двухэтажный особняк с отдельной небольшой конюшней и землёй, размером около одного осьминника. Умылись с дороги и сели за стол. Я чувствовал даже некоторую робость, поскольку дом поражал своим великолепием и убранством. Ещё и слуги, которые выставляли на стол всякие яства, были чем-то новым и удивительным для меня. Кстати, среди них были и очень симпатичные девушки, от чего моя плоть неуместно пробудилась и напомнила о себе. А девушки, в свою очередь, с любопытством и интересом поглядывали на меня.
А на поздний ужин у нас сегодня были: запечённые караси, копчёные угри, варёная стерлядь, чёрная и красная икра, красное, белое и розовое вино, чай, сладости, фрукты, жареная свиная шейка, говяжий холодец, телячье каре, фаршированное черносливом, каравай ржаной, лаваш тандырный, каравай пшеничный, компот грушевый, морс брусничный и что-то ещё, даже позабыл название.… Столько разной еды и блюд на одном столе я ни разу не видел. Глаза разбегались, и голодную слюну уже было не удержать.
Арсений Саввич, видя мои всё поедающие глаза, улыбнулся и подмигнул:
— Налетай, Андар! Не стесняйся. Подкрепиться с дороги сейчас самое то! Я же понимаю, как вы проголодались и устали.
И я налетел. Саби тоже от меня не отставал. Уминали так, за ушами трещало. Я старался есть маленькими кусочками от каждого яства, чтобы хватило место для дегустации каждого из блюд. Но всё равно не смог всё перепробовать, быстро наелся. Стакан красного вина сверху завершил богатое пиршество. Да, купец явно жил на широкую ногу. Я откинулся назад, разморенный обильной трапезой, и с трудом сдерживал сытную отрыжку.
— Благодарю вас премного за бесподобный ужин, Арсений Саввич. Признаюсь, я впервые вижу такое количество блюд. И многое до сего момента не пробовал. Всё было очень вкусно!
Саби тоже присоединился к благодарности за угощение.
— Андар, у меня к тебе много вопросов, очень хочется их тебе задать, разговор получится длинный. Но не буду сегодня вас задерживать после долгого перехода. Предлагаю отправиться почивать. Завтра будет время, там и поговорим.
— Саби-халу, ваши кони привязаны, накормлены, напоены, им дали лучшего овса, — уже к Саби обратился помещик. — Теперь тоже можете спокойно отдохнуть.
— Благодарствую, Арсений-халу, за приют. И за лошадок отдельное спасибо. Я отправлюсь обратно рано утром. Дома много дел, хозяйство, скотина. Семья ждёт, — кивнул Саби.
— Теодор, проводи гостей в их комнату.
Комнат было действительно много в этом огромном доме. У меня сложилось впечатление, что дворецкий вёл нас по длинным лабиринтам. А сам он был подобием отшельника со светильником во тьме, указующим путь заблудшим. Эта часть дома, похоже, предназначалась для слуг, потому не освещалась электричеством. Достаточно было свечей и керосиновых ламп. В итоге нам досталась просторная комната на первом этаже с большим окном, выходящим во двор. Из окна в свете звёзд были видны конюшня и высокий узорчатый железный забор. В комнате находились пара стульев, стол, две кровати. Теодор зажёг от своей лампы свечи в подсвечнике на столе, пожелал нам добрых снов своим наработанным годами голосом и удалился. Мы с Саби завалились спать. Уже почти проваливаясь в сон, я всё же нашёл в себе силы сказать своему провожатому:
— Саби-халу, не спите?
— Почти сплю. Чего тебе, Андар?
— Разбудите меня с утра, как встанете. Я вас провожу.
— Хорошо! Всё, давай спать!
