В этот ранний час прохожих было мало, и потому отец Дионисий вздрогнул, когда посреди аллеи, словно ниоткуда, прямо перед ним возникли три цыганки.
— Угости сигареткой, дорогой! -обратилась к отцу Дионисию одна из них, что помоложе.
— Не курю, — коротко ответил он.
— А спросить у тебя можно? — вступила в разговор другая, полная, в нутриевой шубе до земли.
Чем заканчиваются подобные разговоры, он знал, и потому продолжал идти, как бы не слыша.
— Дай десять рублей ребенку на молоко,- попросила первая. Молодые глаза ее задорно блестели.
И тут отец Дионисий не выдержал.
— Да у тебя и ребенка-то никакого нет! — с укоризной в голосе произнес он.
— Почему нет? — искренне удивилась цыганка. — Есть. Дочка у меня… Слушай, дорогой…
Третья цыганка выглядела старше своих товарок. Она молча шла рядом, и лицо ее в большом пуховом платке трудно было разглядеть.
— Слушай, дорогой, — продолжала молодая цыганка, — хочешь, я тебе погадаю? Скажу все, что тебя ждет в будущем.
Отец Дионисий рассмеялся.
— Это один Господь знает. Куда уж тебе!
— Ты в Бога веришь, парень? — спросила вдруг молчавшая до сих пор закутанная в платок цыганка.
— Я — священник! — радостно сообщил он, и в голосе его прозвучала гордость.
Цыганки остановились. Встал и отец Дионисий: любопытно, что же будет дальше?
— Э-э, дорогой, — протянула вторая цыганка, как ему показалось, несколько разочарованно. — Что ж ты сразу не сказал? Иди, дорогой, куда шел!
— С праздником, ромалы-чавалы! — весело поздравил растерявшихся цыганок отец Дионисий. — С наступающим Рождеством Христовым!
Цыганки залопотали по-своему, громко засмеялись и отправились по аллее в противоположную сторону. Только та, что постарше, задержалась на миг, словно хотела о чем-то спросить — так показалось отцу Дионисию, — но не спросила, повернулась и пошла вслед за подругами.
— «Дева днесь Пресущественнаго раждает…»,- попытался продолжить мысленное пение отец Дионисий, но что-то мешало ему. То ли перепалка с цыганками нарушила песенный настрой, то ли третий глас праздничного кондака не совпадал с походкой. «Надо бы в рясе ходить на службу, — подумал он. — Действительно, одежда священника — своего рода проповедь…» Додумать мысль он не успел, потому что подошел к собору.
Там все было так, как представлялось отцу Дионисию: тихо, празднично, малолюдно. На службу царских часов народу ходит немного. Люди дома готовятся к празднику. А вот уж с вечера да ночью тут все, верующие и неверующие, в храм явятся, яблоку негде будет упасть, почти как на Пасху. Правда, разойдутся гораздо раньше.
В этом году Рождество выпало на среду, что значительно усложняло службу в сочельник: к царским часам присоединяются изобразительны и вечерня с литургией святого Василия Великого. Отец Дионисий с вечера несколько раз прочел порядок службы и даже мысленно представил, как он будет ее совершать — получалось неплохо. Правда, стоять у престола в одиночестве он будет недолго — после изобразительных службу возглавит опытный священник, протоиерей Николай Юницкий, но все равно: навечерие-то предстояло начинать ему! Он волновался.
Все прошло тихо и спокойно. После царских часов отец Дионисий вернулся в алтарь, а когда певчие запели «Во царствии Твоем…» и алтарник открыл завесу, к престолу встал отец Николай. Дальше можно было не волноваться. На паремиях отец Дионисий с чувством пел в алтаре: «С ними же помилуй нас» и «Жизнодавче, слава Тебе». Сердце его преисполнилось радости. А когда по отпусте литургии поставили свечу перед иконой Рождества Христова на центральном аналое и они с отцом Николаем и дьяконом Евгением спели тропарь и кондак праздника, он почувствовал такой прилив сил, что хоть служи заново.
Разговевшись коливом, отец Дионисий сходил домой, немного отдохнул, а в одиннадцать часов вечера вернулся в собор. На паперти в ярком свете фонарей пританцовывали нищие. Их морозом не испугаешь. Знают, на праздник люди широко открывают кошельки.
— Помолись, отче святый, о мне, грешном! — театрально произнес пьяненький Михалыч, нищий в зеленом женском пальто. — И пожертвуй на хлеб насущный убогому.
— Это ты, что ли, убогий, Михалыч? — усмехнулся отец Дионисий.
— А то кто же? Аз есмь…
— Убогий, значит, у Бога на примете, а ты у милиции на учете!
— Грешен, батюшка! А все же, праздника ради… Христос воскрес… То есть, я хотел сказать, родился!..
— Хватит, Михалыч, не богохульствуй!
В храме было многолюдно: кто-то заказывал поминовения, кто-то ставил на подсвечниках возле икон свечи, кто-то просто стоял в ожидании службы. В арках правого и левого приделов алтарники уже выставили аналои для исповеди, за одним из которых предстояло занять место и отцу Дионисию — исповедников после поста было предостаточно.
Не успел он вынести из алтаря крест и Евангелие и прочесть молитвы перед исповедью, как сквозь народ к аналою протолкалась цыганская семья. К своему удивлению, в цыганке отец Дионисий узнал одну из утренних знакомых — старшую, ту, что была закутана в пуховый платок. Сейчас платка на ней не было, голову цыганки покрывала яркая, красная с черным, шаль. Она посмотрела на священника — в глазах мелькнуло удивление и сразу погасло.
Женщина что-то шепнула одному из троих черноглазых малышей, что держались за подол ее широченной юбки, и они вмиг исчезли за спиной матери. Чуть отодвинув цыганку в сторону, к аналою придвинулся, по всей видимости, ее муж, видный цыган лет сорока в распахнутом полушубке.
— На исповедь? — строго спросил отец Дионисий. — Тогда вставайте сюда.- Он показал на стоящих в очереди людей. — Все ждут, и вы подождите.
Цыган кашлянул в кулак.
— Нет, отец. Нам, это…- Он замялся. — Нам молитву Василя…
— Какую молитву? — не понял отец Дионисий.
— Василя… Прочитай жене, ради Бога. Молитву святого Василя…
Никакой «молитвы Василя» отец Дионисий не знал да и припомнить таковую не мог. Что делать? И люди, как назло, смотрят. Отец Дионисий почувствовал, что краснеет, и, чтобы не ударить в грязь лицом, сказал:
— Сейчас. Подождите немного. Посмотрю в старой книге.
Цыгане согласно закивали, а он пошел в комнату священников. Протоиерей Николай Юницкий после утренней службы домой не уходил, отдыхал здесь. Он сидел в кресле у стола, на котором горела настольная лампа с зеленым абажуром, и читал, сдвинув очки на кончик носа, новый номер «Фомы».
— Цыгане, говоришь? — отрываясь от журнала, переспросил он. — Ясно. На Рождество они всегда являются чуть ли не табором. Это у них любимый праздник. И что же?
— Молитву какую-то спрашивают… Василя.
— Какую-какую молитву? — заинтересовался Юницкий.
— Святого Василя, — недоуменно пожал плечами отец Дионисий.
Протоиерей задумчиво почесал бороду.
— Может, святого Василия Великого?
— Точно! — обрадовался отец Дионисий и хлопнул себя по лбу. — Конечно, святого Василия Великого. Как я сам не догадался?!
Он уже хотел бежать в храм, но Юницкий остановил его:
— А зачем им эта молитва, ты спросил?
— Нет, не успел еще…
— А ты сам-то помнишь ее?
Отец Дионисий отрицательно покачал головой.
— Посмотри в требнике. Молитва святого Василия особенная, заклинательного содержания. Что у цыган за надобность в такой молитве, узнай-ка.
— Хорошо, — согласился отец Дионисий и отправился в собор.
Цыгане терпеливо ждали у аналоя.
Отец Дионисий открыл требник и нашел по содержанию нужную молитву. Она называлась «Молитва запрещательная святаго Василия над страждущими от демонов». Ничего себе! Кем-кем, а экзорцистом он прослыть не хотел. Пусть уж сей род изгоняется постом и молитвой, но без его помощи. Демоны — это вам не сектанты. Тут отец Дионисий свои силы не переоценивал.
Подозвав мужа с женой как можно ближе, чтобы не было слышно прихожанам, отец Дионисий спросил:
— Что у вас произошло?
— Нам сказали, нужно молитву святого Василя, — твердил свое цыган.
— Я эту молитву читать не буду, пока не объясните, в чем дело! — отрезал отец Дионисий.
Тут заговорила цыганка:
— Муж, вот он, меня обидел. Крепко обидел.
— Ну и что?
— Это три дня назад было. Я очень разозлилась на него, понимаешь?
— Нет, не понимаю, — сказал отец Дионисий, поглядывая на все увеличивающуюся очередь исповедников. — Не понимаю, причем тут молитва, да еще такая!
— Э-э, погоди! — снова вступил в разговор цыган. — Я, правда, обидел ее. А она поклялась не кормить меня больше обедом.
— Так. И что?
— Как что? Третий день голодный хожу! Ладно бы один я, а то и дети тоже. Понимаешь? Не готовит еду. Она клятву дала — не может нарушить. Прочитай скорее молитву, пусть детей накормит. И меня, конечно!
Хоть стой, хоть падай. Отец Дионисий чуть не рассмеялся, но сдержал себя, сохраняя солидность.
— Иди сюда, — велел он цыганке. — Наклони голову. Каешься, что так поступила?
— Каюсь, батюшка. Виновата. Но пусть он меня не обижает, а то…
— Стоп! — остановил отец Дионисий готовую к новой клятве цыганку. — Клясться — большой грех, запомни. Запомнила?
— Запомнила.
— Ну вот.
Он открыл в требнике молитву «о дерзостно клянущихся» и прочел ее над головой цыганки.
— Все. Иди и больше так не делай!
— Эй, спасибо! Спасибо, батюшка! — радостно сказал цыган и, схватив жену за рукав, потащил к выходу из храма.
Трое цыганят едва поспевали за родителями.
Отец Дионисий смотрел им вслед и думал, что, конечно, сражаться с сектантами дело важное, но и простым людям помогать хорошо: на душе теплее становится, а это, наверное, и есть Божия благодать. Он посмотрел на очередь исповедников и вздохнул: уж сегодня-то в ищущих помощи недостатка не будет!
Молитва снимающая клятвы и ненужные обещания:
"Владыко Господи Боже наш, Единородный Сыне и Слово Отчее,
иже всяк соуз грех наших, Твоею страстию растерзавый,
иже дунувый на лица Твоим Апостолам и рек им:
Приимите Духа Святаго, и ихже аще оставите грехи,
оставятся им, и ихже аще держите, удержатся.
Ты Сам, Владыко, святыми Твои Апостолы даровал еси
по времени священнодействующым, во святей Твоей Церкви
на земле оставляти грехи, и вязати и решити всякий
соуз неправды: молимся убо и ныне о брате нашем (имярек)
предстоящем пред Тобою, подаждь ему Твою милость,
разреши его соуз греховный, аще что в неведении,
или небрежении глагола, или от малодушия содела,
ведый человеческую немощь, яко Человеколюбец и благ,
Владыка, вся вольныя и невольныя грехи прости ему,
яко Ты еси милуяй окованныя, возставляяй низверженныя,
надежде ненадеющихся, упокоение падших, и раба Твоего
сего свободи от соуза греховнаго. Яко прославися Твое
всесвятое имя, со Безначальным Твоим
Отцем, и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков.
Аминь."
