Сибирская — переселенцы с Дона — прабабка Меланья слыла в деревне ведьмой. Ее до дрожи в коленях боялся даже председатель колхоза, а он войну прошел. Сухая, строгая и острая на язык была, я ее еще застала. Доброго слова не дождешься, а вот порку выпросить — да легко. Зато на улице мы на ушах могли ходить и творить все, что вздумается, ведьминых внуков тронуть опасались и дети, и взрослые.
Бабка рассказывала, что дар Меланья приняла от лесного колдуна, сама того не желая. Долгое время подарок никак себя не проявлял. После первых же прабабкиных месячных в доме «забаловали Акулька с Дунькой», проще говоря — завелся барабашка. Трещала мебель, летала посуда, коров выдаивали по ночам досуха, пепел в щах, все такое. Приглашенный тайком батюшка окропил углы и решительно сказал: «Крестите Меланью, от нее вся беда». Спасибо, в колодце не утопили, казаки люди суровые. Окрестили. Помогло. Прабабка свою силу знала, но никогда не пользовалась, даже не гадала, исправно посещала церковь, вышла замуж тоже за казака — красивая была в молодости невероятно, но решился в жены взять только дед Прохор. Две девки, два сына, жили душа в душу, про ворожбу и не поминали.
А потом, много лет спустя, камнем лег на ее совесть тяжкий грех — погнала на аборт старшую дочь, Любку. Растлитель валялся у Меланьи в ногах, умолял разрешить на Любке жениться и дите не губить, но прабабка была кремень — нечего девке семью позорить. В итоге деревенский коновал напортачил и о детях Любке пришлось забыть. Тогда Меланья сказала: «Все одно за грехи отвечать» и развернулась вовсю. Заговаривала погоду, делала привороты и отвороты, гадала, искала потерянный скот — «Битва экстрасенсов» отдыхает. Травки, грибочки, помню, меня с брательником — мы в гости приезжали — она напоила отваром из каких-то мухоморов, когда привязалась хворь, мы, два шпиндика, глючили так, что бабка моя, Меланьина младшая дочь, рыдала горькими слезами, но перечить матери не посмела. Помогло. Правда, после этого меня в Сибирь больше не пускали, отец даже присланные корни солодки выкидывал на фиг.
Говорили еще, что прабабка водила шашни с каким-то дюже сильным шаманом и бабка моя — его дочь, а не деда Прохора. Шут его знает, но на родителей бабка Тома и правда не похожа, а по молодости и в бубен дать могла. Батюшка ее долго крестить отказывался, «бесовым племенем» обзывал, но дед Прохор уговорил. Однако, в день крещения в церкви случился пожар и бабка Тома так и осталась некрещеной. В церковь ходит исправно, но креститься боится, «нельзя мне».
Умирала Меланья тяжело, аккурат в сильную грозу, деревенские говорили — мучается, потому что дар отдать некому. Похоронили ее без креста, без отпевания и в гроб положили узелок, что в нем — не знали даже дочери. Меланья пообещала — если узелок не положат или откроют, она с того света достанет.
Так вот, нас прабабка пугала рассказами о мертвых. Для нее общение с покойниками было делом обыденным, как скотину подоить. Из всех ее советов помню несколько. Первое — не стоит бояться тех, кто ходит до сорока дней, они устраивают свои дела и не вредят, только просят помощи у живых. Но второе — у покойников, когда бы они ни пришли, нельзя ничего брать из рук. Нельзя также приглашать их в гости и просить остаться. Нужно просто спросить, чего они хотят, но ни в коем случае не обещать сделать. Потому как если обещал, но не выполнил — мертвец не отвяжется, а попросить они могут всякого.
И все б ничего, но спустя много лет я возобновила общение с бабой Любой, той самой дочерью, которая осталась бесплодной. От нечего делать стала писать ей письма «от Сонечки», Соня — моя дочка, в то время ей три годика было. А что, бабка больная, обезножела, детей нет, хоть так порадую. Писала всякую фигню от лица мелкой, а однажды приложила фотографию. И сильно об этом пожалела, потому как баба Люба стала названивать мне и своей сестре, с просьбой привезти Соню в Сибирь, мол, она дом ей откажет и все такое. Ну, казалось бы, все нормально, наследников у бабы Любы нет, кому еще жилье оставлять. Но однажды она проговорилась — мать сниться начала, и все твердит: «Привезите Сонюшку, наша она, наша». Так что в Сибирь с мелкой — ни ногой, мало ли…
Бабка рассказывала, что дар Меланья приняла от лесного колдуна, сама того не желая. Долгое время подарок никак себя не проявлял. После первых же прабабкиных месячных в доме «забаловали Акулька с Дунькой», проще говоря — завелся барабашка. Трещала мебель, летала посуда, коров выдаивали по ночам досуха, пепел в щах, все такое. Приглашенный тайком батюшка окропил углы и решительно сказал: «Крестите Меланью, от нее вся беда». Спасибо, в колодце не утопили, казаки люди суровые. Окрестили. Помогло. Прабабка свою силу знала, но никогда не пользовалась, даже не гадала, исправно посещала церковь, вышла замуж тоже за казака — красивая была в молодости невероятно, но решился в жены взять только дед Прохор. Две девки, два сына, жили душа в душу, про ворожбу и не поминали.
А потом, много лет спустя, камнем лег на ее совесть тяжкий грех — погнала на аборт старшую дочь, Любку. Растлитель валялся у Меланьи в ногах, умолял разрешить на Любке жениться и дите не губить, но прабабка была кремень — нечего девке семью позорить. В итоге деревенский коновал напортачил и о детях Любке пришлось забыть. Тогда Меланья сказала: «Все одно за грехи отвечать» и развернулась вовсю. Заговаривала погоду, делала привороты и отвороты, гадала, искала потерянный скот — «Битва экстрасенсов» отдыхает. Травки, грибочки, помню, меня с брательником — мы в гости приезжали — она напоила отваром из каких-то мухоморов, когда привязалась хворь, мы, два шпиндика, глючили так, что бабка моя, Меланьина младшая дочь, рыдала горькими слезами, но перечить матери не посмела. Помогло. Правда, после этого меня в Сибирь больше не пускали, отец даже присланные корни солодки выкидывал на фиг.
Говорили еще, что прабабка водила шашни с каким-то дюже сильным шаманом и бабка моя — его дочь, а не деда Прохора. Шут его знает, но на родителей бабка Тома и правда не похожа, а по молодости и в бубен дать могла. Батюшка ее долго крестить отказывался, «бесовым племенем» обзывал, но дед Прохор уговорил. Однако, в день крещения в церкви случился пожар и бабка Тома так и осталась некрещеной. В церковь ходит исправно, но креститься боится, «нельзя мне».
Умирала Меланья тяжело, аккурат в сильную грозу, деревенские говорили — мучается, потому что дар отдать некому. Похоронили ее без креста, без отпевания и в гроб положили узелок, что в нем — не знали даже дочери. Меланья пообещала — если узелок не положат или откроют, она с того света достанет.
Так вот, нас прабабка пугала рассказами о мертвых. Для нее общение с покойниками было делом обыденным, как скотину подоить. Из всех ее советов помню несколько. Первое — не стоит бояться тех, кто ходит до сорока дней, они устраивают свои дела и не вредят, только просят помощи у живых. Но второе — у покойников, когда бы они ни пришли, нельзя ничего брать из рук. Нельзя также приглашать их в гости и просить остаться. Нужно просто спросить, чего они хотят, но ни в коем случае не обещать сделать. Потому как если обещал, но не выполнил — мертвец не отвяжется, а попросить они могут всякого.
И все б ничего, но спустя много лет я возобновила общение с бабой Любой, той самой дочерью, которая осталась бесплодной. От нечего делать стала писать ей письма «от Сонечки», Соня — моя дочка, в то время ей три годика было. А что, бабка больная, обезножела, детей нет, хоть так порадую. Писала всякую фигню от лица мелкой, а однажды приложила фотографию. И сильно об этом пожалела, потому как баба Люба стала названивать мне и своей сестре, с просьбой привезти Соню в Сибирь, мол, она дом ей откажет и все такое. Ну, казалось бы, все нормально, наследников у бабы Любы нет, кому еще жилье оставлять. Но однажды она проговорилась — мать сниться начала, и все твердит: «Привезите Сонюшку, наша она, наша». Так что в Сибирь с мелкой — ни ногой, мало ли…
