Обряды, связанные с рождением ребенка и наречением его именем, древние и насквозь языческие. Но, что удивительно, мы продолжаем им следовать, даже не понимая толком их сути. Видимо, голос крови, пусть слабый и искаженный, дает о себе знать. И исподволь руководит нами.
Каждый из нас хоть раз, но был приглашен «обмыть ножки» новорожденному родственнику, но мало кто задавался вопросом: почему, собственно, следует обмывать именно ножки? И почему это делает отец?
Однако этот обычай соблюдали на протяжении неисчислимых сотен лет и даже тысячелетий, начиная с тех доисторических времен, когда даже славян как таковых еще не существовало, а была славяно-балто-германская общность.
Примерно пять-шесть тысяч лет назад, в бронзовом веке, мы были одним большим народом, имели схожие обычаи и говорили на одном языке. Именно тогда мужчина начал выходить на первые роли в обществе. Не просто добытчик, а воин. Если повезет - вождь племени. Но уж в своей семье - точно главный. А родившийся ребенок - он кто?
ПОСЛАНЕЦ С ТОГО СВЕТА
Нам сейчас кажется, что вопросов быть не должно - прежде всего, человек, чей-то сын и внук. Иными словами, чадо как оно есть. Но тогда считали, что ребенок приходит из потустороннего мира. Буквально - с того света. И чисто теоретически он мог быть вообще не человеком, а злобным оборотнем, подменышем. Между прочим, известен женский невроз, когда роженица в истерике отказывается от младенца: «Он не мой, его подменили!»
Так вот, этот невроз фиксируется среди женщин многих народов, но преимущественно у тех, кто говорит на германских, славянских и балтских языках. Именно к ним взывает древний голос крови: «Будь осторожна! Когда ты рожаешь, духи слетаются к тебе! Они рвутся к тебе - могут подменить твоего ребенка!»
И уж в любом случае, приходя сюда, к нам, ребенок нарушал границу между нашим привычным миром и обиталищем кромешников - непонятных нездешних существ, которые только и ждут, чтобы навредить. Эти самые кромешники могли увязаться за младенцем, буквально пройти по его следам или ребенок мог принести их с собой на пяточках, как мы приносим домой с улицы сор и грязь.
В общем, помыть ребенку ножки было крайней необходимостью. И кто же с этим управится лучше, если не главный в семье? Отец. Он ведь прежде всего воин, всегда стоит на страже и охраняет границу, и неважно, по земле она проходит, по морю или между мирами...
СЛЕДОМ ИДУЩИЙ
Был в этом обряде и еще один смысловой пласт, не менее значимый, чем охрана тонких эфирных границ. Коль скоро главным в семье становился мужчина, то и родство теперь считали по мужской, отцовской линии. А вместе с родством вполне закономерно переходило нажитое добро, дружественные связи, налаженные отцом, и даже ссоры и распри.
Короче говоря, то, что мы сейчас называем одним емким словом - наследство, нимало не задумываясь об изначальном смысле слова. Хотя здесь и задумываться особо не надо: смысл на поверхности. Наследник - тот, кто идет по следам. Идет в буквальном понимании -ногами. И отец, обмывающий новорожденному ножки, прежде всего, удостоверял и свидетельствовал при всей собравшейся родне - вот он, мой наследник. Полноправный член нашего рода.
В некоторых областях Древней Руси, например на Новгородчине, обряд омовения младенцу ножек немного дополнялся. Отец снимал с себя правый сапог или лапоть и прикладывал его к правой ножке ребенка, тем самым еще раз напоминая всем собравшимся, по чьим именно стопам пойдет чадо. Кстати, шведские, норвежские и датские наемники, населявшие северные русские земли, такому обряду не удивлялись. У этих германских народов на родине практиковалось нечто очень похожее.
Их обряд назывался эттлейдингом, то есть буквально -«введением в род». Из кожи быка шили специальный башмак, всегда правый, в который сначала наступал старейшина, потом - тот, которого вводили в род, а следом за ним - все остальные мужчины большой семьи. Славянский и германский обряды похожи так, как бывают похожи братья. Ничего удивительного: мы когда-то и были такими братьями.
Вот о чем следует подумать тем чересчур строгим женам, которые уверены, что желание «помыть ножки» младенцу является замаскированным поводом к более чем обильным возлияниям. В конце концов, любой важный обряд всегда сопровождался хмельным. Как бы в залог того, что жизнь этого человека будет богатой.
УМРИ И ВОСКРЕСНИ
Но вот новорожденного славянина признали настоящим человеком. Отец омыл ему ножки, сделал своим наследником и ввел в род. Вроде бы самое время дать ребенку имя, правда?
Как ни странно, нет. До наречения как такового должно было пройти время, причем немалое. И здесь нужно вспомнить еще одну вещь, с которой все мы так или иначе сталкивались. Если забыли - спросите маму или бабушку, они вам напомнят и вполне наглядно продемонстрируют. Продемонстрируют опять-таки буквально -полезут в сервант, достанут коробочку из-под леденцов или изымут из фотоальбома пожелтевший конверт. А оттуда - прядь состриженных мягких волос. А если повезет, то покажут еще и бережно сохраняемую распашонку.
И снова возникают те же самые вопросы. К чему эта детская одежда? А волосы? Дело в том, что в те времена детская смертность была просто ошеломляющей: выживало обычно два-три ребенка из десяти. Так что лет до пяти-шести детям имени не полагалось. Считалось, что коль скоро их ввели в род, то о них должны позаботиться общие для всего рода предки, которых мы теперь называем пращурами.
Тогда их называли щурами или чурами. Они-то и оберегали славянских ребятишек на протяжении этих критических лет. И поныне именно в этом возрасте мы учимся призывать предков на помощь - вспомните детские игровые заклинания вроде «чур меня!», что в буквальном переводе означает: «дедушка, спаси и обереги!»
Но уже по достижении пяти лет, когда основные опасности миновали, совершали один из самых главных обрядов, совмещенный с наречением имени. А именно: постриг, то есть первое пострижение волос, о котором сохранились летописные свидетельства. Например, такое: «Были постриги у великого князя Всеволода, сына Георгиева, внука Владимира Мономаха, сыну его Георгию во граде Суздале; в тот же день и на коня его посадили, и была радость великая».
Состриженные волосы делили на четыре части. Первую жертвовали огню, вторую - воде, третью - закапывали в землю. Таким образом осуществляли символические похороны. Ведь что такое взросление? Все очень просто: ребенок умирает, и вместо него рождается отрок. А поскольку считалось, что жизненная сила концентрируется в волосах, то достаточно было их состричь и похоронить, чтобы продемонстрировать духам: «Умер он! Сожгли его, утопили, в мать-сыру землю закопали!»
А последнюю, четвертую прядь волос сохраняли. Делали специальные кармашки из кожи или бересты, вкладывали туда волосы и помещали в красном углу избы - там, где хранили домашние изваяния предков-пращуров. Только они своей могучей родовой силой могли уберечь вместилище жизненной энергии, не дать колдуну изъять волосы и навредить человеку.
ИМЯ ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ
Дальше уже приступали к нареканию имени. И, что самое интересное, не одного. Первое имя оглашали громко, чтобы все видели и слышали. А второе, тайное имя, говорили нарекаемому на ушко, шепотом. Знали это имя только волхв, который проводил обряд, сам получивший имя да его родители. Насчет того, чтобы выбалтывать его первому встречному и речи не было. Даже интересоваться именем считалось крайне неприличным.
После этого оставалось еще одно важное дело.
Новонареченного человека следовало переодеть согласно его половой принадлежности. До этого обряда дети считались не только безымянными, но и как бы бесполыми - и мальчики и девочки носили одинаковые для всех рубахи. А вместе с именем полагалась одежда и кое-какое снаряжение. Мальчикам - штаны и оружие, девочкам - юбки и веретено. Старым же рубахам была уготована та же участь, что и состриженным волосам - быть спрятанными и сохраненными. Вот вам и распашонки, сбереженные мамами и бабушками.
Но оставалось еще имя тайное. Его можно было рассказать только мужу, жене или особо доверенному человеку. Потому что имя - это твоя душа. Зная его, можно околдовать человека, напустить на него болезнь и даже смерть. Пошатнулось это представление только после крещения Руси. Имен по-прежнему было два - свое, славянское и крестильное. И второе хранить в тайне уже не было смысла. Оно считалось настолько сильным, что могло уберечь посвященного ему человека безо всяких ухищрений.
СКВОЗЬ СТОЛЕТИЯ
Но еще долгое время, будто по инерции, крестильными именами пользоваться избегали. Кто помнит святого князя Василия или убиенных святых князей Романа и Давида? Никто. Потому что помнят князя Владимира Красное Солнышко и невинноубиенных князей Бориса и Глеба. А о том, как их крестили, иной раз и не указывают. Даже спустя 600 лет после крещения Руси люди попроще, не князья, но дворяне, тоже избегали «светить» крестильные имена.
Даже самый жестокий опричник Ивана Грозного, Григорий Вельский приберегал свое «тайное» имя Мал, предпочитая славянское - Малюта. То есть он был тезкой того самого древлянского князя, которого, творя за мужа месть, убила княгиня Ольга. А ведь между Малютой и Малом - чуть ли не восемь столетий...
Каждый из нас хоть раз, но был приглашен «обмыть ножки» новорожденному родственнику, но мало кто задавался вопросом: почему, собственно, следует обмывать именно ножки? И почему это делает отец?
Однако этот обычай соблюдали на протяжении неисчислимых сотен лет и даже тысячелетий, начиная с тех доисторических времен, когда даже славян как таковых еще не существовало, а была славяно-балто-германская общность.
Примерно пять-шесть тысяч лет назад, в бронзовом веке, мы были одним большим народом, имели схожие обычаи и говорили на одном языке. Именно тогда мужчина начал выходить на первые роли в обществе. Не просто добытчик, а воин. Если повезет - вождь племени. Но уж в своей семье - точно главный. А родившийся ребенок - он кто?
ПОСЛАНЕЦ С ТОГО СВЕТА
Нам сейчас кажется, что вопросов быть не должно - прежде всего, человек, чей-то сын и внук. Иными словами, чадо как оно есть. Но тогда считали, что ребенок приходит из потустороннего мира. Буквально - с того света. И чисто теоретически он мог быть вообще не человеком, а злобным оборотнем, подменышем. Между прочим, известен женский невроз, когда роженица в истерике отказывается от младенца: «Он не мой, его подменили!»
Так вот, этот невроз фиксируется среди женщин многих народов, но преимущественно у тех, кто говорит на германских, славянских и балтских языках. Именно к ним взывает древний голос крови: «Будь осторожна! Когда ты рожаешь, духи слетаются к тебе! Они рвутся к тебе - могут подменить твоего ребенка!»
И уж в любом случае, приходя сюда, к нам, ребенок нарушал границу между нашим привычным миром и обиталищем кромешников - непонятных нездешних существ, которые только и ждут, чтобы навредить. Эти самые кромешники могли увязаться за младенцем, буквально пройти по его следам или ребенок мог принести их с собой на пяточках, как мы приносим домой с улицы сор и грязь.
В общем, помыть ребенку ножки было крайней необходимостью. И кто же с этим управится лучше, если не главный в семье? Отец. Он ведь прежде всего воин, всегда стоит на страже и охраняет границу, и неважно, по земле она проходит, по морю или между мирами...
СЛЕДОМ ИДУЩИЙ
Был в этом обряде и еще один смысловой пласт, не менее значимый, чем охрана тонких эфирных границ. Коль скоро главным в семье становился мужчина, то и родство теперь считали по мужской, отцовской линии. А вместе с родством вполне закономерно переходило нажитое добро, дружественные связи, налаженные отцом, и даже ссоры и распри.
Короче говоря, то, что мы сейчас называем одним емким словом - наследство, нимало не задумываясь об изначальном смысле слова. Хотя здесь и задумываться особо не надо: смысл на поверхности. Наследник - тот, кто идет по следам. Идет в буквальном понимании -ногами. И отец, обмывающий новорожденному ножки, прежде всего, удостоверял и свидетельствовал при всей собравшейся родне - вот он, мой наследник. Полноправный член нашего рода.
В некоторых областях Древней Руси, например на Новгородчине, обряд омовения младенцу ножек немного дополнялся. Отец снимал с себя правый сапог или лапоть и прикладывал его к правой ножке ребенка, тем самым еще раз напоминая всем собравшимся, по чьим именно стопам пойдет чадо. Кстати, шведские, норвежские и датские наемники, населявшие северные русские земли, такому обряду не удивлялись. У этих германских народов на родине практиковалось нечто очень похожее.
Их обряд назывался эттлейдингом, то есть буквально -«введением в род». Из кожи быка шили специальный башмак, всегда правый, в который сначала наступал старейшина, потом - тот, которого вводили в род, а следом за ним - все остальные мужчины большой семьи. Славянский и германский обряды похожи так, как бывают похожи братья. Ничего удивительного: мы когда-то и были такими братьями.
Вот о чем следует подумать тем чересчур строгим женам, которые уверены, что желание «помыть ножки» младенцу является замаскированным поводом к более чем обильным возлияниям. В конце концов, любой важный обряд всегда сопровождался хмельным. Как бы в залог того, что жизнь этого человека будет богатой.
УМРИ И ВОСКРЕСНИ
Но вот новорожденного славянина признали настоящим человеком. Отец омыл ему ножки, сделал своим наследником и ввел в род. Вроде бы самое время дать ребенку имя, правда?
Как ни странно, нет. До наречения как такового должно было пройти время, причем немалое. И здесь нужно вспомнить еще одну вещь, с которой все мы так или иначе сталкивались. Если забыли - спросите маму или бабушку, они вам напомнят и вполне наглядно продемонстрируют. Продемонстрируют опять-таки буквально -полезут в сервант, достанут коробочку из-под леденцов или изымут из фотоальбома пожелтевший конверт. А оттуда - прядь состриженных мягких волос. А если повезет, то покажут еще и бережно сохраняемую распашонку.
И снова возникают те же самые вопросы. К чему эта детская одежда? А волосы? Дело в том, что в те времена детская смертность была просто ошеломляющей: выживало обычно два-три ребенка из десяти. Так что лет до пяти-шести детям имени не полагалось. Считалось, что коль скоро их ввели в род, то о них должны позаботиться общие для всего рода предки, которых мы теперь называем пращурами.
Тогда их называли щурами или чурами. Они-то и оберегали славянских ребятишек на протяжении этих критических лет. И поныне именно в этом возрасте мы учимся призывать предков на помощь - вспомните детские игровые заклинания вроде «чур меня!», что в буквальном переводе означает: «дедушка, спаси и обереги!»
Но уже по достижении пяти лет, когда основные опасности миновали, совершали один из самых главных обрядов, совмещенный с наречением имени. А именно: постриг, то есть первое пострижение волос, о котором сохранились летописные свидетельства. Например, такое: «Были постриги у великого князя Всеволода, сына Георгиева, внука Владимира Мономаха, сыну его Георгию во граде Суздале; в тот же день и на коня его посадили, и была радость великая».
Состриженные волосы делили на четыре части. Первую жертвовали огню, вторую - воде, третью - закапывали в землю. Таким образом осуществляли символические похороны. Ведь что такое взросление? Все очень просто: ребенок умирает, и вместо него рождается отрок. А поскольку считалось, что жизненная сила концентрируется в волосах, то достаточно было их состричь и похоронить, чтобы продемонстрировать духам: «Умер он! Сожгли его, утопили, в мать-сыру землю закопали!»
А последнюю, четвертую прядь волос сохраняли. Делали специальные кармашки из кожи или бересты, вкладывали туда волосы и помещали в красном углу избы - там, где хранили домашние изваяния предков-пращуров. Только они своей могучей родовой силой могли уберечь вместилище жизненной энергии, не дать колдуну изъять волосы и навредить человеку.
ИМЯ ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ
Дальше уже приступали к нареканию имени. И, что самое интересное, не одного. Первое имя оглашали громко, чтобы все видели и слышали. А второе, тайное имя, говорили нарекаемому на ушко, шепотом. Знали это имя только волхв, который проводил обряд, сам получивший имя да его родители. Насчет того, чтобы выбалтывать его первому встречному и речи не было. Даже интересоваться именем считалось крайне неприличным.
После этого оставалось еще одно важное дело.
Новонареченного человека следовало переодеть согласно его половой принадлежности. До этого обряда дети считались не только безымянными, но и как бы бесполыми - и мальчики и девочки носили одинаковые для всех рубахи. А вместе с именем полагалась одежда и кое-какое снаряжение. Мальчикам - штаны и оружие, девочкам - юбки и веретено. Старым же рубахам была уготована та же участь, что и состриженным волосам - быть спрятанными и сохраненными. Вот вам и распашонки, сбереженные мамами и бабушками.
Но оставалось еще имя тайное. Его можно было рассказать только мужу, жене или особо доверенному человеку. Потому что имя - это твоя душа. Зная его, можно околдовать человека, напустить на него болезнь и даже смерть. Пошатнулось это представление только после крещения Руси. Имен по-прежнему было два - свое, славянское и крестильное. И второе хранить в тайне уже не было смысла. Оно считалось настолько сильным, что могло уберечь посвященного ему человека безо всяких ухищрений.
СКВОЗЬ СТОЛЕТИЯ
Но еще долгое время, будто по инерции, крестильными именами пользоваться избегали. Кто помнит святого князя Василия или убиенных святых князей Романа и Давида? Никто. Потому что помнят князя Владимира Красное Солнышко и невинноубиенных князей Бориса и Глеба. А о том, как их крестили, иной раз и не указывают. Даже спустя 600 лет после крещения Руси люди попроще, не князья, но дворяне, тоже избегали «светить» крестильные имена.
Даже самый жестокий опричник Ивана Грозного, Григорий Вельский приберегал свое «тайное» имя Мал, предпочитая славянское - Малюта. То есть он был тезкой того самого древлянского князя, которого, творя за мужа месть, убила княгиня Ольга. А ведь между Малютой и Малом - чуть ли не восемь столетий...
