Мы с Алиской сидели рядышком на скамейке, приложив ладони к горячему боку русской печки. Отогревались в гостеприимном соседском доме и с интересом разглядывали друг друга. Хоть мы и считались двоюродными сестрами, виделись всего пятый раз в жизни. Три раза – в детстве, четвертый – семь лет назад на похоронах дедушки. И вот снова свела жизнь по такому же грустному поводу – проводы бабушки в последний путь.
Последний год девяностолетняя бабушка жила в городе у родителей Алисы. Но строго завещала, чтобы похоронили ее на родине и обязательно завезли в избу попрощаться с родным домом. Вот только прощаться пришлось в начале января, мороз был около минус тридцати градусов.
Дом держал ее младший сын – беспробудный алкоголик, который не удосужился запастись к зиме ни дровами, ни углем и, кажется, даже холода не чувствовал.
Кладбищенские работники предупредили, что копание могилы затянется на несколько часов. Все родственники приуныли и потихоньку начали разбредаться из промерзлого дома. Кто по машинам, кто по соседям. Сердобольная соседка пустила погреться легкомысленных городских дурочек в коротеньких шубках «автоледи» и сапожках на тоненькой подошве…
– Вот и бабушка наша упокоилась. А какая шустрая была, суетливая! Ты помнишь? – спросила Алиска.
– Помню, конечно. Старухи на нее косились, за то, что всю жизнь короткие платья носила – по колено, еще косы укладывала поверх косынки – не по старушечьей моде.
– Да, ее по наряду и по прическе за километр можно было узнать… Ох, а знаешь, какую штуку с нами в детстве сыграла эта ее особенность? Тебе Лилька не рассказывала?
– Нет.
– Я и сама забыла, а вот сейчас вдруг вспомнила. Хочешь, расскажу?
Мне было лет семь, а Лиле – девять, но Лилька всегда была тихоня, а я заводила. В тот год мы почти все лето жили в деревне. И тем же летом умерла Аделиха – может, помнишь, жуткая такая старуха. Зиму и лето в грязной рваной шубе ходила и с огромной палкой, чтобы от собак отбиваться. Собаки, когда ее видели, прямо с ума сходили, никто не мог понять, в чем дело.
Ну, вот бабушка нас обедом накормила и строго-настрого велела со двора никуда не уходить, а сама пошла Аделиху хоронить. Ну, это мы так решили, что хоронить, на самом деле она в доме Аделихи готовила все к похоронам вместе с другими соседками. Та ведь одинокая была.
Уже темнеет, а бабушки все нет. И мне пришла «отличная» идея: пойти на кладбище и встретить бабушку там. Хоронят ведь на кладбище. Заодно и на настоящие похороны посмотрим. Дорогу мы знали – каждый день мимо на речку бегали. На наше счастье в тот год были сильные ливни, дорогу так размыло, что между ней и входом в ворота кладбища образовался небольшой ров. Он весь зарос высокой травой, там сновали ящерки и ужи. Мы побоялись перелазить через него в сумерках и пошли по дороге вдоль кладбищенской ограды, приглядываясь, где проходят похороны. И, дойдя где-то до середины, увидели кучку людей, точнее, их силуэты. Остановились, пытаясь разглядеть, бабушку или кого-то из знакомых, как вдруг от кучки отделилась знакомая маленькая фигурка в коротком платье и венчиком кос поверх косынки и замахала нам рукой. Она шла вдоль могил вглубь кладбища и рукой призывала следовать за ней. Мы рванули к оградке и уже готовы были перелезть через нее, но слегка замешкались, так как бабушка никогда не одобряла даже перешагиваний через грядки, не говоря уже о деревьях и заборах, а тут вдруг с каким-то остервенением машет нам обеими руками, но сама почему-то не подходит к нам…
И вдруг мы услышали шум и крики со стороны деревни. По дороге к нам несся дедушкин запорожец. Это бабушка подняла на ноги деда и дядьку, которые должны были приглядывать за нами, но позабыли.
Тогда мы с Лилькой первый и единственный раз в жизни получили ремня. Про бабушкиного двойника на кладбище рассказывать никому не стали, опасаясь, что за это только увеличат дозу. Уж очень бабушка тогда была зла и напугана. Я долго обижалась на нее за ту порку, а вот сейчас поняла, что она тогда успела спасти нас от чего-то очень страшного.
