Великая Отечественная война… В те страшные годы потерь на фронте все было совсем не так, как в кинофильмах, которые тоже уже стали достоянием истории. Долгие десятилетия молчали солдаты и офицеры о чудесах, которые сохранили им жизнь. Иначе никак не назовешь то, что происходило на глазах у многих и не имеет до сих пор никакого рационального объяснения. Вмешательство свыше наблюдали немало людей, каждый день ходивших в обнимку со смертью и оставленных жить или приговоренных Всевышним.
Известно много случаев, когда солдаты выживали в таких ситуациях, когда выжить не мог никто. Недаром говорят: «Чудом спасся»! Именно — чудом. И таких случаев насчитывают немало. Вот только несколько подобных историй.
Предупреждение доброго духа
Летом 1944 года, перед началом операции «Багратион» (освобождение Белоруссии и Прибалтики), чертежник-картограф штаба дивизии сержант В.Васильев работал с оперативной картой — определял протяженность участков фронта. Колесико трофейного курвиметра (прибор для измерения длины дуг) скользило по линии передовой. Неожиданно сержант почувствовал какое-то сопротивление — как будто зубчатое колесико попало в смолу или густое варенье. Посмотрел на карту, провел по ней пальцами — бумага была везде гладкой. Снова повторил попытку вести курвиметр — то же самое!
Провел по линии пальцем — он двигался свободно. Приподнял лист карты, заглянул под него и ничего не обнаружил. Провел колесиком несколько раз в стороне от странного места — двигалось свободно. Пожал плечами и стал работать дальше.
На следующее утро именно на месте «торможения» Васильеву пришлось нарисовать жирную синюю стрелу, вонзившуюся в нашу передовую линию обороны. На рассвете немцы начали разведку боем, овладели первой траншеей, но расширить взятый участок не смогли. К вечеру фашистов выбили из окопов.
У сержанта теперь не было сомнений, что странное «торможение» было связано с этим боевым эпизодом. «Колдовство какое-то, что ли?» — подумал атеист комсомолец Васильев.
Через неделю странное «торможение» повторилось — уже на другом участке. Ожидая взбучки за фантазерство, он все же доложил об этом помощнику начальника по разведке лейтенанту Довганю.
Тот сразу же взялся за курвиметр — торможение было хорошо ощутимым. Лейтенант растерянно ругнулся. Затем все же на свой страх и риск предупредил командира полка, что есть данные о возможной атаке немцев завтра утром.
Подполковник ответил, что никакой активности противника не отмечено, но обещал сообщить, если что-либо произойдет. Полк заранее был поднят по тревоге, но солдаты оставались в блиндажах и землянках — обычно разведке боем предшествовал артналет. Однако на сей раз немцы решили обойтись без него — в 6.15 начали атаку. Завыли немецкие шестиствольные минометы, накрыв первую траншею. И тут ответный шквальный огонь открыл изготовившийся заранее артиллерийский полк. Атака немцев тут же захлебнулась.
«Святой Дух нам помогает, что ли? И будет ли это продолжаться?» — спросил после этой истории начальник штаба майор Рясный.
И тогда Васильев занялся курвиметром всерьез: проверил на других картах, фотографиях, газетных текстах, плакатах — никакой реакции. Пытались и другие посвященные «куролесить» по картам с нанесенной обстановкой недавних боевых действий — тоже ничего не вышло. «Торможение» было явно предупреждающим.
На следующий день прибор снова стал «тормозить», но вне зоны боевых действий дивизии. Соседом слева была Краснознаменная Белгородская дивизия — ей недавно удалось взять господствующую высоту 512, с которой легко просматривались и простреливались немецкие тылы. Этот изрытый воронками и нашпигованный металлом холм в условном просторечии назывался Прыщ. Вот напротив него курвиметр и «затормозил».
Майор Рясный связался с коллегой в соседнем штабе и уверенно (скрепя сердце!) сообщил об угрозе скорой контратаки противника.
«Когда?» — спросил коллега. «Завтра», — с внутренней дрожью ответил майор. Ведь ошибка здесь «пахла» трибуналом. Но коллега смог успокоить Рясного, мол, вчера взяли «языка» и знают о сроке удара гитлеровцев: «Прыщ не отдадим!»
Попытка отбить высоту была очень упорной. На склонах несколько раз завязывались рукопашные схватки. Бои продолжались два дня. Но Прыщ удалось удержать.
Еще семь раз курвиметр сообщал об активных намерениях противника. Высшее начальство оставалось в полном неведении, откуда у разведчиков такие точные данные.
Затем «торможения» прекратились так же внезапно, как и начались. К тому времени линия фронта продвинулась на запад на 400 километров. «Не хватило мощности! — шутили разведчики. — Или Дух действовал только в своем районе?»
Васильев сохранил курвиметр, но о событиях военной поры рассказал только через сорок лет, когда несколько изменилось отношение к подобным вещам. С феноменом пытались разобраться тайноведы и пришли к следующему выводу. Скорее всего, это было воздействие какого-то обитателя «тонкого мира», старавшегося таким образом предупредить об угрозе. Кстати, самое первое «сообщение» было принято в 20 километрах от старинного монастыря, разрушенного гитлеровцами.
Возможно, это была душа погибшего воина? Неизвестно — экстрасенсы не смогли снова заставить «заговорить» маленький приборчик.
Злой глаз
Мой добрый друг, инвалид войны Николай Михайлович Скворцов на фронте был «от звонка до звонка». Был он глубоко религиозным, очень правдивым человеком. Рассказывал о тех годах немногословно. Стал более откровенным лишь через 45 лет после войны. А ему было что рассказать.
В начале войны у Николая Михайловича появилась чудесная способность: он ощущал, кто из его соратников будет убит в ближайшем бою. Это была тяжкая ноша — все знать и не сметь сказать потому, что ничего нельзя изменить. Он только старался что-нибудь сделать для смертников, заставлял их писать письма домой, вместе с ними молился.
Солдаты вскоре подметили некую связь между его, скажем, вниманием к товарищу и скорой его смертью. Подметили и решили, злой, мол, глаз. Стали сторониться Скворцова, предупреждали молодых красноармейцев из пополнения. Так можно было и пулю схлопотать в спину, да спасла тяжелая пневмония, загнавшая Николая Михайловича в госпиталь.
По выздоровлении он был направлен в другую часть, а вскоре этот «дар» исчез. Зато начал Скворцов слышать голос. Он раздавался неожиданно, был четким, повелительным. Скворцов делал все, что тот ему велел, считая его гласом ангела-хранителя.
Вот одна из историй, рассказанных Николаем Михайловичем:
— Август 1944-го. Литва. Отправились мы с майором, помощником по хозчасти, за снарядами. От передовой — 20 километров, места спокойные. Обратно выехали без задержки. Майор успел порядочно подкрепиться, и ему загорелось «пошоферить», хотя с водительским делом был он знаком только умозрительно. А дорога очень плохая, кругом болото.
— Дай руль! — орет.
— Не дам, товарищ майор, не положено. Да и дорога какая сложная, того гляди в болото своротите!
Унялся он ненадолго. Потом, когда дорога пошла по лесу, опять стал требовать пустить его за руль. Приказываю, мол, и все.
И тут раздался голос: «Отдай!» Голос этот я слышал не раз, обычно неожиданно, чаще в каких-то критических, сложных ситуациях. И всегда он приказывал, как нужно сделать. И всегда был прав. Я остановил машину и пустил майора за руль, сам сел рядом. Проехали мы сотню метров и вдруг… брякнуло разбитое стекло, по нему зазмеились трещины. Майор начал валиться на бок. Во лбу — кровавая дыра.
«Снайпер!» — понял я, дотянулся к рулю, переключил скорость, дал газ. Машина рванулась вперед. Второго выстрела не слышал, но слышал, как взвизгнула пуля, срикошетив от металла. Проехал метров триста, остановился, а тут с боковой дороги высыпал взвод автоматчиков. Я им все объяснил и показал, откуда стрелял снайпер. Взвод прочесал местность, и минут через 20 солдаты приволокли молодого парня в маскхалате. Притаился под корягой, надеясь, что его не заметят.
«Лейтенант записал в блокнот то, что я рассказал, дал подписаться. Отправил со мной сержанта».
Назавтра, когда все волнения были уже позади, вызвали в Смерш. Допрос был долгим, хотя придраться было не к чему. Там был наш комбат, которого расспросили заранее.
Снайпер оказался 19-летним литовцем, окончившим курсы «метких стрелков». Признался, что майор был у него третьим. А я, по слову голоса, спасся.
Бабушкины часы
Хочу поведать и одну из своих историй, которые пробудили во мне на склоне лет интерес к эзотерике. У многих красноармейцев, особенно тех, что постарше, были нательные кресты. В атеистическое советское время они их, конечно, не носили. Но, провожая мужчин на смертельную битву, бабушки, матери или жены надевали на них крестики, надеясь, что они спасут от напасти любимых. У иных были бумажки с молитвами или заговорами-оберегами, хранимые вместе с обязательными для каждого бойца капсулами, внутри которых был листок с фамилией, именем, отчеством, датой рождения и адресом.
Некоторые комиссары предлагали старшинам и командирам отделений активно выявлять «крестоносцев» во время банных дней и снимать с них атрибуты культа, но младшие командиры не очень усердствовали, так как многие немолодые солдаты очень резко реагировали на такие попытки «разлучить их с Богом».
Роль оберегов играли и фотографии, и какие-то предметы, подаренные при расставании. О таком своем обереге я и хочу рассказать.
1944-й, лето. Белоруссия. Разведка боем прошла не очень удачно, и вот я, военфельдшер, еду с ранеными на броне танка с заклиненной башней в тыл. Путь был удобным — по дну неглубокого оврага, который не просматривался немцами. В нем, правда, была настоящая мешанина из колючей проволоки, но танку она нипочем. Далее метров 100 нужно было проскочить по открытому лугу. И вот здесь-то танк и подстерег вражеский наводчик. Снаряд, посланный им, угодил точно и буквально сшиб танковую башню. Меня отшвырнуло на проволоку, из которой я выбрался с трудом.
От контузии ничего не слышал. Обмундирование изорвано, ссадин и царапин — множество. Ощупал себя — серьезных повреждений, переломов нет.
Хотел узнать, который час: взглянул на часы и обомлел… Это были старинные карманные бабушкины часики, к которым приделали скобки, превратив их в наручные. Теперь от них остался только футляр с ремешком — ни стекла, ни циферблата, ни механизма…
Я смотрел на остатки часов не отрываясь, вспоминая, что предыдущей ночью видел во сне бабушку, умершую за год до войны. Она улыбалась и качала головой. Если бы не часы, я мог бы остаться без руки. А коли учесть, что у меня во время езды на каком-нибудь транспорте есть привычка прижимать руку к груди напротив сердца… В общем, бабушка спасла меня. Это я знаю точно.
Известно много случаев, когда солдаты выживали в таких ситуациях, когда выжить не мог никто. Недаром говорят: «Чудом спасся»! Именно — чудом. И таких случаев насчитывают немало. Вот только несколько подобных историй.
Предупреждение доброго духа
Летом 1944 года, перед началом операции «Багратион» (освобождение Белоруссии и Прибалтики), чертежник-картограф штаба дивизии сержант В.Васильев работал с оперативной картой — определял протяженность участков фронта. Колесико трофейного курвиметра (прибор для измерения длины дуг) скользило по линии передовой. Неожиданно сержант почувствовал какое-то сопротивление — как будто зубчатое колесико попало в смолу или густое варенье. Посмотрел на карту, провел по ней пальцами — бумага была везде гладкой. Снова повторил попытку вести курвиметр — то же самое!
Провел по линии пальцем — он двигался свободно. Приподнял лист карты, заглянул под него и ничего не обнаружил. Провел колесиком несколько раз в стороне от странного места — двигалось свободно. Пожал плечами и стал работать дальше.
На следующее утро именно на месте «торможения» Васильеву пришлось нарисовать жирную синюю стрелу, вонзившуюся в нашу передовую линию обороны. На рассвете немцы начали разведку боем, овладели первой траншеей, но расширить взятый участок не смогли. К вечеру фашистов выбили из окопов.
У сержанта теперь не было сомнений, что странное «торможение» было связано с этим боевым эпизодом. «Колдовство какое-то, что ли?» — подумал атеист комсомолец Васильев.
Через неделю странное «торможение» повторилось — уже на другом участке. Ожидая взбучки за фантазерство, он все же доложил об этом помощнику начальника по разведке лейтенанту Довганю.
Тот сразу же взялся за курвиметр — торможение было хорошо ощутимым. Лейтенант растерянно ругнулся. Затем все же на свой страх и риск предупредил командира полка, что есть данные о возможной атаке немцев завтра утром.
Подполковник ответил, что никакой активности противника не отмечено, но обещал сообщить, если что-либо произойдет. Полк заранее был поднят по тревоге, но солдаты оставались в блиндажах и землянках — обычно разведке боем предшествовал артналет. Однако на сей раз немцы решили обойтись без него — в 6.15 начали атаку. Завыли немецкие шестиствольные минометы, накрыв первую траншею. И тут ответный шквальный огонь открыл изготовившийся заранее артиллерийский полк. Атака немцев тут же захлебнулась.
«Святой Дух нам помогает, что ли? И будет ли это продолжаться?» — спросил после этой истории начальник штаба майор Рясный.
И тогда Васильев занялся курвиметром всерьез: проверил на других картах, фотографиях, газетных текстах, плакатах — никакой реакции. Пытались и другие посвященные «куролесить» по картам с нанесенной обстановкой недавних боевых действий — тоже ничего не вышло. «Торможение» было явно предупреждающим.
На следующий день прибор снова стал «тормозить», но вне зоны боевых действий дивизии. Соседом слева была Краснознаменная Белгородская дивизия — ей недавно удалось взять господствующую высоту 512, с которой легко просматривались и простреливались немецкие тылы. Этот изрытый воронками и нашпигованный металлом холм в условном просторечии назывался Прыщ. Вот напротив него курвиметр и «затормозил».
Майор Рясный связался с коллегой в соседнем штабе и уверенно (скрепя сердце!) сообщил об угрозе скорой контратаки противника.
«Когда?» — спросил коллега. «Завтра», — с внутренней дрожью ответил майор. Ведь ошибка здесь «пахла» трибуналом. Но коллега смог успокоить Рясного, мол, вчера взяли «языка» и знают о сроке удара гитлеровцев: «Прыщ не отдадим!»
Попытка отбить высоту была очень упорной. На склонах несколько раз завязывались рукопашные схватки. Бои продолжались два дня. Но Прыщ удалось удержать.
Еще семь раз курвиметр сообщал об активных намерениях противника. Высшее начальство оставалось в полном неведении, откуда у разведчиков такие точные данные.
Затем «торможения» прекратились так же внезапно, как и начались. К тому времени линия фронта продвинулась на запад на 400 километров. «Не хватило мощности! — шутили разведчики. — Или Дух действовал только в своем районе?»
Васильев сохранил курвиметр, но о событиях военной поры рассказал только через сорок лет, когда несколько изменилось отношение к подобным вещам. С феноменом пытались разобраться тайноведы и пришли к следующему выводу. Скорее всего, это было воздействие какого-то обитателя «тонкого мира», старавшегося таким образом предупредить об угрозе. Кстати, самое первое «сообщение» было принято в 20 километрах от старинного монастыря, разрушенного гитлеровцами.
Возможно, это была душа погибшего воина? Неизвестно — экстрасенсы не смогли снова заставить «заговорить» маленький приборчик.
Злой глаз
Мой добрый друг, инвалид войны Николай Михайлович Скворцов на фронте был «от звонка до звонка». Был он глубоко религиозным, очень правдивым человеком. Рассказывал о тех годах немногословно. Стал более откровенным лишь через 45 лет после войны. А ему было что рассказать.
В начале войны у Николая Михайловича появилась чудесная способность: он ощущал, кто из его соратников будет убит в ближайшем бою. Это была тяжкая ноша — все знать и не сметь сказать потому, что ничего нельзя изменить. Он только старался что-нибудь сделать для смертников, заставлял их писать письма домой, вместе с ними молился.
Солдаты вскоре подметили некую связь между его, скажем, вниманием к товарищу и скорой его смертью. Подметили и решили, злой, мол, глаз. Стали сторониться Скворцова, предупреждали молодых красноармейцев из пополнения. Так можно было и пулю схлопотать в спину, да спасла тяжелая пневмония, загнавшая Николая Михайловича в госпиталь.
По выздоровлении он был направлен в другую часть, а вскоре этот «дар» исчез. Зато начал Скворцов слышать голос. Он раздавался неожиданно, был четким, повелительным. Скворцов делал все, что тот ему велел, считая его гласом ангела-хранителя.
Вот одна из историй, рассказанных Николаем Михайловичем:
— Август 1944-го. Литва. Отправились мы с майором, помощником по хозчасти, за снарядами. От передовой — 20 километров, места спокойные. Обратно выехали без задержки. Майор успел порядочно подкрепиться, и ему загорелось «пошоферить», хотя с водительским делом был он знаком только умозрительно. А дорога очень плохая, кругом болото.
— Дай руль! — орет.
— Не дам, товарищ майор, не положено. Да и дорога какая сложная, того гляди в болото своротите!
Унялся он ненадолго. Потом, когда дорога пошла по лесу, опять стал требовать пустить его за руль. Приказываю, мол, и все.
И тут раздался голос: «Отдай!» Голос этот я слышал не раз, обычно неожиданно, чаще в каких-то критических, сложных ситуациях. И всегда он приказывал, как нужно сделать. И всегда был прав. Я остановил машину и пустил майора за руль, сам сел рядом. Проехали мы сотню метров и вдруг… брякнуло разбитое стекло, по нему зазмеились трещины. Майор начал валиться на бок. Во лбу — кровавая дыра.
«Снайпер!» — понял я, дотянулся к рулю, переключил скорость, дал газ. Машина рванулась вперед. Второго выстрела не слышал, но слышал, как взвизгнула пуля, срикошетив от металла. Проехал метров триста, остановился, а тут с боковой дороги высыпал взвод автоматчиков. Я им все объяснил и показал, откуда стрелял снайпер. Взвод прочесал местность, и минут через 20 солдаты приволокли молодого парня в маскхалате. Притаился под корягой, надеясь, что его не заметят.
«Лейтенант записал в блокнот то, что я рассказал, дал подписаться. Отправил со мной сержанта».
Назавтра, когда все волнения были уже позади, вызвали в Смерш. Допрос был долгим, хотя придраться было не к чему. Там был наш комбат, которого расспросили заранее.
Снайпер оказался 19-летним литовцем, окончившим курсы «метких стрелков». Признался, что майор был у него третьим. А я, по слову голоса, спасся.
Бабушкины часы
Хочу поведать и одну из своих историй, которые пробудили во мне на склоне лет интерес к эзотерике. У многих красноармейцев, особенно тех, что постарше, были нательные кресты. В атеистическое советское время они их, конечно, не носили. Но, провожая мужчин на смертельную битву, бабушки, матери или жены надевали на них крестики, надеясь, что они спасут от напасти любимых. У иных были бумажки с молитвами или заговорами-оберегами, хранимые вместе с обязательными для каждого бойца капсулами, внутри которых был листок с фамилией, именем, отчеством, датой рождения и адресом.
Некоторые комиссары предлагали старшинам и командирам отделений активно выявлять «крестоносцев» во время банных дней и снимать с них атрибуты культа, но младшие командиры не очень усердствовали, так как многие немолодые солдаты очень резко реагировали на такие попытки «разлучить их с Богом».
Роль оберегов играли и фотографии, и какие-то предметы, подаренные при расставании. О таком своем обереге я и хочу рассказать.
1944-й, лето. Белоруссия. Разведка боем прошла не очень удачно, и вот я, военфельдшер, еду с ранеными на броне танка с заклиненной башней в тыл. Путь был удобным — по дну неглубокого оврага, который не просматривался немцами. В нем, правда, была настоящая мешанина из колючей проволоки, но танку она нипочем. Далее метров 100 нужно было проскочить по открытому лугу. И вот здесь-то танк и подстерег вражеский наводчик. Снаряд, посланный им, угодил точно и буквально сшиб танковую башню. Меня отшвырнуло на проволоку, из которой я выбрался с трудом.
От контузии ничего не слышал. Обмундирование изорвано, ссадин и царапин — множество. Ощупал себя — серьезных повреждений, переломов нет.
Хотел узнать, который час: взглянул на часы и обомлел… Это были старинные карманные бабушкины часики, к которым приделали скобки, превратив их в наручные. Теперь от них остался только футляр с ремешком — ни стекла, ни циферблата, ни механизма…
Я смотрел на остатки часов не отрываясь, вспоминая, что предыдущей ночью видел во сне бабушку, умершую за год до войны. Она улыбалась и качала головой. Если бы не часы, я мог бы остаться без руки. А коли учесть, что у меня во время езды на каком-нибудь транспорте есть привычка прижимать руку к груди напротив сердца… В общем, бабушка спасла меня. Это я знаю точно.
Господь хранит.