Лесника хватились в ноябре. Обычно он навещал деревенскую родню перед Кузьминками, а тут не появился, не пришёл по первопутку. Через пару дней мужики наладились в лес – узнать, не случилось ли чего. Вернулись поздно, усталые и всполошенные. Самый старый из них, Кузьмич, всё никак не мог совладать с волнением, прятал трясущиеся руки в карманы.
– Задавило лесника. – Объяснял скупо. - Так грудь пережало, что весь посинел да язык себе прокусил, бедняга.
Дед Мирон от такой новости разохался:
- Не иначе медведь балует!
Потрясённые местные его поддержали:
- Он! Кто ж ещё силушку подобную имеет?
И только Кузьмич, бывалый и путний охотник, не согласился с ними:
- Медведь с голодухи жертву ищет. А лесника придавил кто-то и бросил. Не от голода, от злобы скорее... В область об этом сообщить надо. Происшествие-то изрядное.
Пока пытались разобраться, что да как, пропали несколько рабочих из соседней деревни. Подрядились они летом на стройку, а как закончили работы, перед самым отъездом попёрли в лес. Там их и нашли. Придушенных, с исковерканными ужасом лицами.
После исчез Минька-синяк, что из местных бичей. Не пришёл утром к магазинчику побираться да выпивку клянчить. Его обнаружили почти сразу, на окраине деревни. Поотрывал ему кто-то руки-ноги, что кузнечику, да бросил.
Кузьмич ходил молчаливый и мрачный. Раз только не сдержался, обронил в разговоре с местными:
– Неладно в лесу, неправильно. Затихло зверьё, попряталось. Не медведь мужиков положил, пострашней кто-то. Пока мы пропавших искали, чуял я, что ведёт нас этот невидимка, словно добычу ведёт. Ярость его великую да злобу лютую ощущал.
- Да кто ж то может быть? – в очередной раз пугались бабы.
- Не знаю. Но только не человек, и не зверь…
- Кто ж тогда?!
Кузьмич пожимал плечами, отводил глаза, словно подозревал кого, да не решался в том признаться.
- Главное, что не напал, – принимались успокаивать собеседники. – Вы же группой ходили.
- Что группой – ему всё равно. Раскидал бы всех как котят. Баб Лушина подсказка от него охранила. Соль да крестик медный. Каждому из нас вручила, тем и спасла.
От недомолвок Кузьмича делалось ещё тревожней.
Затаились деревенские, перестали к лесу приближаться.
И тогда неизвестное зло пришло в деревню.
В крайнем доме ночью разворотил кто-то хлев да подавил четырех коров. Неподалёку во дворе обнаружилась в беспамятстве их хозяйка. Она осталась невредима, лишь тряслась да выла, не могла толком объяснить, как всё произошло. Только и добились от неё, что «затрещало всё, зашумело да коровы замычали враз».
- Я во двор – а навстречу оно! Огромное, страшное…Лицо вроде человечье. А бровей и ресниц нету. Я как глянула, так враз сомлела, ничего больше не помню…
Баба Луша, что хозяйку ту отпаивала да в себя приводила, назвала её счастливицей. Объяснила, что обморок для неё спасительным оказался. Жизнь сохранил.
Позвала к себе баба Луша самых ловких охотников, перед каждым положила медную пуговицу-пульку да обструганный рябиновый колышек. Помолчав, приказала:
- На лешего пойдёте. Кто-то поднял его, разбудил. Вот шатуном и мечется, не может больше заснуть. Он теперь как беспамятный, свирепый и злой. Думала я, что из леса сюда не сунется. А оно вон как вышло. Остановить его надо, поняли? Пока хуже не стало.
Мужики слушали да глаза таращили, никак не могли понять, о чём баба Луша толкует.
Та разозлилась даже:
- Что рты распахнули? Завтра поутру ждёт вас охота. Отстрелить лешака можно лишь медной пулей. Лутовка вас охранит, но только поначалу. От шатуна надёжного оберега нету. Найдите его и убейте! Только так.
И ведь послушались мужики. Ушли с рассветом. До вечера их не было. Но вернулись все. Смурные, мрачные, будто потерянные. Ни слова никому не сказали. Лишь Кузьмич буркнул в ответ на требовательный бабкин взгляд:
- Одолели…Все пули извели. Кровь у него необычная…Синяя такая…Яркая, будто васильки…
