Мне было семь лет, когда отец ушёл от нас с матерью к другой женщине. За все годы мама никогда не говорила о произошедшем, не вспоминала при мне отца, не обсуждала, не ругалась. Тема об отце была под запретом в нашем доме. С того времени я помню только одно: как быстро мама собирала вещи, покидая дом второпях. И как безудержно плакала в поезде, уезжая из родной деревни, в которой мы все вместе жили. Отец так и стался с новой семьёй жить в деревне, а мы с мамой перебрались за тысячу километров в большой город. Много лет я не видел отца, не было ни писем, ни звонков. И вот, спустя двадцать лет приходит весть: отец скончался, оставив мне в наследство дом.
Я принял новость спокойно. По прошествию стольких лет отец для меня стал чужим, посторонним человеком. А вот весть о наследстве меня удивила. «Неужели совесть взыграла и перед смертью вспомнил о брошенном сыне? Решил таким образом искупить вину?» — гадал я.
Я принял решение ехать в деревню покойного отца. Мама настойчиво отговаривала меня от поездки, но я стоял на своём.
— Мамуль, ты не волнуйся! Я поеду, посмотрю, что да как. А потом выставим дом на продажу. Ты давно мечтала о поездке на море. Вот съездишь и отдохнёшь. И мне деньги нужны. Ведь знаешь, мы с Ксюшей свадьбу планируем, и деньги лишними не будут, — убеждал я маму.
Я не понимал излишнего волнения мамы. Всё-таки я взрослый мужчина. Что со мной может случиться в деревне? Неохотно, но мама сдалась, а я отправился в дорогу.
Сутки в пути и поутру я был на месте. Удивительно, но дом отца я нашёл сразу же. Зайдя во двор, я ещё раз убедился, что моя память сохранила отрывки детских воспоминаний. Вот здесь когда-то стояли качели, а в этой покосившейся бани мы парились по выходным. Я помнил сад и даже этот запах цветущих яблонь. Мои воспоминания прервал оклик:
— Алексей, ты что ли?
Обернувшись, я увидел пожилую женщину, стоящую за калиткой.
— Я самый, — ответил я.
— За наследством, что ль, пожаловал?— ехидно спросила она.
— Может, и за ним. А вам какое дело? — не выдержав такой бестактности, огрызнулся я.
— Какое дело, какое дело! — передразнивая, повторила она и продолжила: — Ключи от дома под последней ступенькой. И на вот часы возьми отца твоего. Просил он тебе их передать на память.
Я направился к ней, попутно вглядываясь в её лицо. Ехидная ухмылка и её голос были мне знакомы. Подойдя ближе, я прямо спросил:
— А вы кем будете моему отцу?
— Не припомнишь, что ль? Неужто так состарилась! — оголив гнилые зубы в улыбке, сказала она. — Мария Ивановна, я жена твоего батьки покойного.
Растерянно протянув руку, забрал наручные часы. Женщина сверлила меня взглядом. Я резко развернулся, подошел к крыльцу, достал ключи и зашёл в дом, захлопнув за собой дверь.
— До свидания, Алексей! Не прощаемся! — язвительно крикнула она.
Я стоял, облокотившись спиной к двери. Я знал, жена отца всё ещё стоит у забора. Через некоторое время я подошёл к окну и увидел её, медленно отдаляющуюся от дома.
Дом оказался небольшим: сени, кухня и комната. На кухне стояла печь, стол, в углу - умывальник. В зале находилась кровать, шкаф, маленькое кресло и трельяж с зеркалами. В доме было грязно, повсюду раскиданы вещи. Очевидно, последние годы отец едва ли жил здесь. Исследовав жилье, понял, что перед продажей следует привести его в порядок. Наметил план работы и сразу же приступил к его исполнению.
Ближе к вечеру меня прервал стук в дверь. На пороге стоял мужчина лет шестидесяти. Широко улыбнувшись, он взял меня за плечи и крепко обнял:
— Алешка! Здорово, племяш! Помнишь меня, дорогой?
Заметив моё смущение, он продолжил:
— Да понимаю, понимаю. Дядя Толя я, брат твоего батьки. Ты ещё совсем мальцом был, когда мама тебя увезла. Разве упомнишь.
Глядя на него, я действительно ощутил в нём что-то родное и тёплое.
— Да вы проходите, проходите, — спохватился я. — Хотите чаю?
— Ох, нет, Лёшка! По такому поводу я с собой кое-что покрепче захватил. Вот, держи, настойка собственного приготовления. Пить можешь смело, продукт чистый, — смеясь, говорил дядя. Следом за бутылкой он вытащил из кармана сало и хлеб.
Весь оставшийся вечер мы провели за распитьем горячительного, ведя тихие разговоры. Я рассказывал дяде о маме, о себе, о нашей жизни в городе. А дядя Толя рассказывал родственниках, о жизни родителей до развода и забавные истории обо мне, когда я жил здесь. О разводе, о жизни отца в другой семье мы старались не говорить.
— Ты на могилу то сходил? Проведал отца? —уходя, всё же спросил дядя.
— Нет, не хочу. Обида меня гложет, дядя Толя. Думал, что забылось уже всё, а вернулся сюда и понял, не простил я его. А сегодня жену его видел, приходила ко мне. После её ухода ещё тошнее на душе стало.
— Ох, и скверная же баба. Ты, Лёшка, от Машки подальше держись. Глаз у неё нехороший, как и язык. Ходил слушок, что батю твоего она приворожила. Жил он с ней и все годы мучался. Однажды сказал он мне, что черти его терзают, не пускают к матушке твоей возвратиться.
— Ну всё, всё, дядя Толь, хватит ересь нести. Привороты, сглазы. Чушь всё это, — остановил я его.
— Ну, может и так, может и твоя правда. Ну, бывай, Алёшка! Скоро ещё заскочу.
На том и разошлись. Не раздеваясь, я быстро уснул.
И снится мне сон.
Будто стою в зале в доме отца и смотрю на себя в зеркало трельяжа. Улыбаюсь, и отражение улыбается. Хмурюсь, и оно хмурится. Двигаю руками, ногами, и отражение мне вторит. Только вдруг замечаю - отражение опаздывает с повтором моих действий. Повторяю все действия ещё быстрее и вижу: точно не успевает! И в этот момент замерло моё отражение. Я руки поднимаю, прыгаю и гримасничаю, а оно смотрит на меня чёртом. Да как оскалится в зловещей улыбке.
Я очнулся весь в поту. Присев на кровати, вспомнил про отцовские часы, лежащие в кармане. Достал, осмотрел. Работают. Надел на руку и снова уснул.
Проснувшись через несколько часов в разбитом состоянии, ощутил невероятную головную боль. "Вот так дядькина настойка!» — подумал я и, проглотив таблетку, принялся за дела.
И уже к обеду я окончательно выбился из сил. Голова по-прежнему болела. Мучила тошнота, слабость.
Я прилёг на кровать и, оглядывая комнату, думал, как бы поскорее завершить дела и вернуться домой. Мой взгляд остановился на зеркальном трельяже. И вспомнив ночной сон, я присел на кровати и глядя на своё отражение, скорчил гримасу и помахал руками. И неожиданно, как и во сне, мне показалось, будто моё отражение не поспевает повторять за мной.
«Да ну, ерунда всё это!» — сказал я в пустоту и поднявшись с кровати, направился к трельяжу. Оперевшись руками на тумбу, я придвинул лицо к зеркалу. Смотря в свои глаза, я не увидел ничего необычного. Простояв так несколько минут, выпрямился и хотел было уже идти, как краем глаза я снова заметил, будто моё отражение отвернулось позднее. «Чертовщина какая-то...» — подумал я.
И, вернувшись к зеркалу, взял руками боковые створки и повернул так, чтобы увидеть свое отражение со спины. Поначалу я не заметил ничего необычного, но чем дольше я всматривался в зеркало, тем явственнее видел через свое плечо растущий женский силуэт. Я не мог пошевелиться, не мог оторвать взгляда. Постепенно силуэт превратился в тощую, горбатую и омерзительную женщину. Вытянувшись во весь рост, она стояла на костлявых растопыренных ногах. Внезапно, с пронзительным криком, протянув ко мне свои длинные руки, она понеслась на меня. Я успел захлопнуть створки зеркала, а после накинул на него одеяло. Попятившись в угол дома, я, не имея сил даже кричать, шептал одно и тоже: «Боже, что это? Боже...»
В таком обезумевшем состоянии меня обнаружил дядя Толя. Он помог мне подняться и дойти до кровати, потому что сам я идти уже не мог. На его вопросы, что произошло, я толком не смог ответить. Меня знобило так, что зуб на зуб не попадал.
— Лёшка, да ты весь горишь! — испуганно сказал он, потрогав лоб.
— Ты лежи, я за Валькой сбегаю. В далёкие годы она фельдшером работала. Сейчас стара уже, но навык сохранила, — приговаривал дядя, подбивая мне подушку и кутая в одеяло.
Вернулся он быстро, приведя с собой старенькую бабушку. Она намочила полотенце, положила на лоб и принялась осматривать меня. А закончив, отвела дядю в сторону, тихонько говоря:
— Толя, его в город везти надо. Лихорадка сильная, сгореть может. По телу будто язвы идут, не могу определить их принадлежность. Я тебе честно признаюсь, такой хвори я за все годы не видывала.
Я слышал их разговор словно вдалеке, когда вокруг своей кровати увидел женщин. Их лица были худы и измученны. Необычно огромные глаза, наполненные скорбью, печально смотрели на меня. Казалось, будто они пришли отпеть усопшего.
— Дядя! — заорал я. — Пусть они уйдут! Я прошу тебя, выгони их из дома!
— Кого выгонять, Лёша? — подскочив ко мне, испуганно спросил дядя.
— Всех этих женщин! Зачем ты привёл их сюда? Прогони их! Ты слышишь? Прогони прочь! — приподнявшись на кровати, продолжал кричать я.
— Лёшенька, сынок, здесь только я и Валентина!
— Ты что, издеваешься? Вот они стоят, смотрят, поют и плачут надо мной. Я живой, я не умер! — закричал я, а после обессилено упал на подушку.
— Трясавицы! Валя, это трясавицы! —побледнев в лице и обернувшись в старушке, сказал дядя.
— Порченный он! Что же это делается! Господи, помоги! — крестясь, попятилась от меня бабушка.
А дальше всё было как в тумане. Иногда я приходил в себя и потом снова погружался в забвение.
Помню, как дядя сидел рядом и обтирал меня холодной водой. Знаю, что старушка читала надо мной молитвы.
Самое ужасное происходило ночью. Демон, которого я видел в отражении зеркала, садилась мне на грудь и заглядывала своими пустыми чёрными глазами в мои. Я ничего не мог сделать, не мог пошевелиться или хотя бы закричать. Моё тело было неподвижным, но горело так, будто меня сначала кидали в огонь, а после в ледяную воду. Всё это время женщины, стоящие у кровати и видимые только мне, пели и плакали. Иногда они выли и причитали, шептали и стонали.
Через какое-то время, придя в себя на короткое мгновение, я увидел рядом с кроватью свою заплаканную маму. Позже я узнал, что её вызвал мой дядя. Заметя, что я смотрю на неё, она схватила мою руку и спросила:
— Сынок, скажи, ты не находил в доме странные вещи? Не брал ли чего у чужих тебе людей?
— Папины часы. Мне их дала его жена, — едва смог сказать я.
Трясущимися руками мать сняла с меня часы.
— Чуяло моё сердце беду. Я знала, что нельзя тебя было отпускать. Прости, сынок, прости меня, — целуя моё лицо, плакала мама. — Всё будет хорошо, сынок. Я тебя люблю. Только не ты! Я тебя не потеряю! Я тебя не отдам!
Я снова погружался в лихорадочное безумие, когда увидел, как мама выскочила с часами отца из дома. А на её место вернулся демон из зеркала и снова продолжил душить меня, смотря на меня своим опустошающими глазами.
Очнулся я только через три дня. Приподнялся и присел на кровати. В комнате было светло. На кресле, свернувшись калачиком, спала мама, а прямо на полу сопел дядя Толя. Из кухни донеслись приближающиеся шаркающие шаги, и в комнату вошла бабушка Валя.
— Батюшки, очнулся хлопец! — радостно взвизгнула старушка.
Её крик всех разбудил. Мама бросилась ко мне и, упав прямо передо мной, положила голову мне на колени и заплакала. Плакала она уже от радости.
— Живой, живой! — говорила она через слёзы. — Сыночек мой родненький! Теперь все позади!
Дядя трепал мои волосы и, ничего не говоря, лишь одобрительно кивал головой.
На мои вопросы, что вообще произошло со мной, ответов не было. Мама, дядя и даже маленькая старушка отмалчивались. Через три дня, когда я набрался сил, мы собирались отбыть домой.
Собрав вещи и выйдя во двор, мы увидели бегущую к дому жену покойного отца. Её вид так напугал меня, что я отшатнулся назад. Её лицо было багрового цвета, покрытое огромными чёрными язвами.
—Что вы сделали, изверги проклятые! — заверещала она, приблизившись к калитке. —Ах ты, стервец! Живой всё-таки выродок! — заметив меня, зашипела она. –Да я вас со свету сживу! Всех до единого! Вот подлюки! — пытаясь открыть калитку, орала Мария Ивановна.
— Зло, сотворенное тобой, вернули к тебе обратно! Вот что мы сделали. Сперва брата моего извела, а потом племянника погубить захотела, чтобы дом себе забрать. А вот и шиш тебе! Шла бы ты, Машка, подобру-поздорову! А то руки у меня, знаешь, как чешутся. Я вообще баб не бью, но для тебя, ведьма старая, сделаю исключение, — закатывая рукава, надвигаясь на неё, проговорил дядя.
А в следующее мгновение моя мама сняла с себя туфлю и бросила её прямо в Марию Ивановну. И ведь попала в самый лоб! Схватилась она за лоб и заголосила:
— Убивают! Люди, убивают! Прям средь белого дня! Спасите! Помогите, люди! — И понеслась по улице с визгом.
А мы отправились в путь.
На выезде из деревни я попросил остановить машину у старого кладбища, где покоился мой отец. Присев у его могилки, я почувствовал ком в горле и едва смог сказать:
— Я больше не злюсь, отец. Теперь я знаю, не по твоему желанию всё так вышло. Покойся с миром, папа.
Я просидел у могилки ещё какое-то время. По моим щекам текли слёзы. И это были не слёзы горести, это были слёзы освобождения от детской обиды.
Идя к машине, ощутил нежно ласкающий мои волосы ветер. На мгновение мне показалось, что это были руки моего отца.
*******************************
Как вы уже знаете, мои ученики и ученицы, на человека можно наслать бесовиц трясовиц, котрых 12 сестриц, если 13 послать, то человек не жилец, так как Невея заберет в навье царство,да и иных бесов можно натравить.
У некоторых мастеров и колдунов есть специальная шкатулка, которая называется "Ларь Трясовиц Лихоманок".
В такой шкатулке находится 13 куколок или чуров трясовиц лихоманок. Когда кто не угоден мастеру или он хочет наказать кого,
то кладет в этот ларец шкатулку фотографию или куклу врага, читается заклинание 13 раз и уже очень скоро враг мастера или ведуна уже в горячке и исходит жаром. Если 12 раз прочитать, то мучиться будет, а если 13 то изойдет совсем.
Человек от таких порч очень быстро сгорает, если не поможет сильный мастер.
Чтобы отвязать от себя трясовиц и бесов, нужно обойти осину несколько раз и читать заговор:
"...............................
.................................
......................................
..................................
.....................................
...................................
..................................
.................................."
Прочитав так три раза нужно перекреститься 12 раз и идти до дому не оглядываясь.
Трясавицы и бесы от вас отстанут.
