Седобородый старец и юноша наблюдали за цветением лотоса, сидя на берегу тихого пруда, когда юноша прервал молчание:
— Мастер, почему от нас скрыт смысл жизни? Мы размышляем, пытаемся понять логику происходящего, мы видим отдельные части и осознаём их взаимосвязь. Но все наши усилия оказываются тщетны, когда появляется какая-нибудь новая составляющая, которая разрушает все прежние логические построения.
— Смысл жизни, — Учитель неохотно отвёл глаза от цветка, — может понять лишь тот, чей ум не замутнён мирской суетой, желаниями и страстями. Лишь младенцы близки к этому состоянию. Сущность новорождённого напоминает лотос, парящий над неколебимой гладью пруда. Поверхность их души не трогает ветер устремлений, дождь привязанностей, снег обид, лёд потерь. Их влагу не сушат страсти, зловонные пузыри страха не выносят на поверхность донную муть, их берега пусты, и прибрежный лес не оскверняет девственно чистую воду опавшими листьями, ветками и хвоей. А потом появляется Мир, со всей его бессмысленной суетностью. На берегах пруда вырастает непроходимая чаща из учителей, наставников, друзей, врагов, любимых, детей, родственников. Постепенно поверхность воды становится плохо различимой под толщей прибрежного мусора. Каждое слово, каждое нравоучение, каждый поцелуй, каждый удар или ласка, каждое наше воздействие нарушает нетронутость души ребёнка, заставляя его взрослеть и всё дальше и дальше уходить от понимания смысла жизни.
